Книга По праву крови, страница 187 – Ксения Родионова

— Я буду ждать вас там. После допроса… — Сиху провёл рукой по столу. — … мы сотрем ему память и вернём обратно. К его девочкам. Пусть думает, что просто перебрал и ему померещилось.

Остаток ужина прошёл в гулком, неестественно оживленном обсуждении деталей. Слова были правильными, планы — логичными, но под столом сжимались кулаки, а взгляды скользили мимо друг друга. Все были на взводе, и этот нервный трепет витал в воздухе гуще табачного дыма.

Мы молча шли обратно к хижине по заснеженной тропе. Дома стояли тихими оплотами уюта, взирая на нас тёплыми окнами кусочков чужих жизней.

В хижине я механически занялся привычными действиями — подбросил дров в печь, поставил чайник. Когда Анна вернулась из ванной с влажной кожей после умывания и с расстёгнутой до пояса рубашкой, я стоял у стола, разливая по кружкам душистый чай. Она пересекла комнату и подошла так близко, что я почувствовал исходящее от неё тепло. Её руки, прохладные и удивительно нежные, поднялись и поймали моё лицо в ладони.

Она потянулась ко мне, чтобы поцеловать. В глазах читалась такая отчаянная нежность, что у меня перехватило дыхание. Но я не дал губам коснуться. Мягко, почти с мольбой, я остановил её, положив свою руку поверх её пальцев.

— Анна… Почему? Потому что я ухожу? Потому что боишься, что это в последний раз?

Я должен был быть уверен. Не мог принять этот дар, если он был порождением страха. Она не отстранилась. Её взгляд был чистым и ясным, несмотря на тень печали в глубине.

— Нет, — выдохнула она. — Потому что я хочу. Потому что… я хочу чувствовать. Только тебя. Сейчас. Чтобы не он… а ты. Всегда был ты.

Что-то щёлкнуло. Все моя сдержанность, вся моя осторожность рухнули перед этой простой, страшной и прекрасной правдой.

Наша близость в эту ночь была иной. Не страстной и не отчаянной, а хрупкой. Я двигался с осторожностью сапёра, боясь одним неловким прикосновением разрушить возрождающийся в ней хрустальный мир. Моё собственное желание пылало в болезненным огнём, приходилось прилагать максимум усилий, чтобы сдерживаться. Долгое отсутствие физического контакта сказывалось.

Анна отвечала неуверенно, заново узнавая язык собственного тела. Её прикосновения были робкими и скованными. Но сквозь эту неуверенность, словно первые ростки сквозь мерзлую землю, пробивалось что-то новое. Радость от того, что ее тело снова может быть не орудием, не трофеем, а источником тепла и близости. И в этом хрупком, неловком танце было больше настоящей страсти, чем во всех наших прошлых ночах.

Я так и не смог заснуть этой ночью. В тусклом свете от печи смотрел на вздымающуюся спину Анны. Безобразные шрамы сигила буграми прорезали бледную кожу. Пальцы сами тянулись дотронуться, удостовериться, что она здесь, что всё это было по-настоящему. Я одергивал себя. Касаться этих линий было сродни ереси.

Утром не знал, как себя вести. Было ли вчерашнее настоящим или просто наваждением, всплеском страха перед разлукой? Я двигался на ощупь.

Она проснулась и всё ещё была здесь реальной и самой близкой. Мы готовили завтрак, пили чай, говорили о пустяках. Ничего не поменялось, и в то же время все было иным. Когда я, подавая ей чашку, случайно коснулся её пальцев, она не убрала руку, как обычно. Она позволила прикосновению случиться. Сама инициативы не проявляла, но и не отстранялась. Этого было достаточно.