Онлайн книга «Темная порода. Восход теней»
|
Гул, треск рушащихся домов, людские крики и плач полнили Горию до самого рассвета. * * * В самом богатом квартале Гории, прямо на мостовой лежало два десятка тел, с головой укрытых белым полотном. Из развалин окружающих домов то и дело выносили новые. Сергос ходил между ними, заглядывал в мертвые лица, отогнув ткань, и лишенным эмоций голосом объявлял: – Младшая дочь князя Торесского Ориса. Средний сын князя Рийельского Фромма. Не знаю кто, тут совсем не разобрать. Племянник Рихара Штольмского. Младший сын Рихара Штольмского. Кто-то из челяди. – Здесь живой! – подала голос Альба, осмотрев очередное обожженное тело, найденное среди обломков. Марис привалился к уцелевшей каменной стене, провел по ней ладонью и застыл, разглядывая оставшийся на пальцах пепел. Сергос остановился, развернулся к Марису. – Это война, друг мой. Мы развязали войну со всеми княжествами разом. Эпилог После того как Матерь пробудилась из безмятежного небытия, главным ее утешением и главной скорбью стало разглядывание узора, что проявлялся на внутренней стороне век, стоило прикрыть глаза и обратиться взором к Пламенной. Сотни тысяч пылающих искр роились в красноватом мареве, вспыхивали и гасли, сталкивались, объединялись и разлетались в стороны, порождая вокруг себя золоченую паутину ветвистых следов. Какие-то нити то и дело тускнели, другие, наоборот, наливались светом и расщеплялись десятками отростков, третьи обрывались на очередном перекрестье, так и не дав новых побегов. Каждая из искр была душой, каждая нить – судьбой кого-то из обитателей этого мира; дорогой пройденной или той, которую лишь предстоит пройти; дорогой, на которую уже никогда не вернуться, единожды с нее свернув; или дорогой, так и не найденной среди причудливых узлов и петель. Узор завораживал. Он двигался, постоянно менялся, дышал, будто живой, и требовал рассмотреть, поймать, запомнить танец искр и нитей, запечатлеть хотя бы отдельные его части, вплавив золотые извивы в корни. Сегодня Матерь привлек узор девицы, заплутавшей на туманных тропах где-то поблизости от Чертогов. Матерь чувствовала зреющий в ней росток, но искра девицы едва теплилась, за ней тянулись надорванные нити, среди которых особо выделялась одна – такая возможная, но потускневшая, несбывшаяся, утраченная. Матерь открыла глаза, впустив в них жар Пламенной, – так она могла рассмотреть точнее – и увидела девицу посреди человеческого города, сложенного из дерева, а рядом с ней черноволосого мужчину. Он держал руку на ее тяжелом животе, а она улыбалась, и искра ее сияла. Без сомнений, девица сошла с этого пути не по своей воле. «Жаль росток», – подумалось Матери, когда она мельком оглядела оставшиеся ветви этого узора. Но сделать для девицы она ничего не могла – их пути никак не пересекались, – а потому переметнулась к другой нити, той самой, что перечеркнула плетения девицы. Искра, которой принадлежала эта нить, тоже показалась было тусклой, но, приглядевшись, Матерь поняла, что она яркая – да такая, что подобные ей Матерь видела лишь единожды! – но будто бы завернута в темную пелену. В тот же миг Матерь пронзило видение, которое пугало ее всегда, но никогда еще не ощущалось таким близким: узор ветвился, разрастался и раз за разом переплетался вновь, но исход оттого не менялся – Пламенная всегда тонула в тенях и сгорала дотла, а искры, как и глаза Матери, обращались пеплом. Видение угасло, мир вокруг продолжил вертеться и плыть. Матерь откинулась на спину, растянулась на помнящих корнях, вперив взгляд в небеса, и с тоской осознала, что в сиянии Пламенной что-то непоправимо изменилось, а тени надвинулись со всех сторон. Искр, попавших в хитрую ловушку, в узоре все прибывало и прибывало. Конец второй части |