Книга Пепел жизни, страница 164 – Рина Харос

После смерти Йенса Касандра приняла истинную сущность. Белокурые локоны переплелись в тугие косы, которыми она истребляла врагов, изумрудного оттенка глаза стали черными, как ночное небо. Тело покрыто серебристой пыльцой, на сгибе локтя образовались шипы – коснись фея им шеи, и ты труп. Короткая ткань, прикрывавшая грудь, и юбка, доходящая до середины бедра, служили теперь Касандре одеждой.

Помимо целительства в фее проснулся дар предвидения – порой я просыпался среди ночи и видел, как она иглой касается подушечки своих пальцев, выдавливает первые капли крови и всасывает алую жидкость, закатив глаза. Поначалу это зрелище пугало, но затем я стал предлагать сам, но Касандра наотрез отказывалась. Собственная кровь помогает видеть будущее всех, кто ей дорог, в общих чертах, без деталей, и этого было достаточно. Возлюбленная объясняла, как неразумному дитяти, что моя кровь только притупит ощущения. И тогда я направлял часть своих сил, чтобы девушка восполнила резерв, а она отвечала мне взаимностью, со стоном выгибаясь под моим телом.

После того как Алкеста приняла сущность Жизни и Смерти, она забрала силы, дарованные ее сестрами, и бессмертие, которое последовало после принятия сущности. Она выделила нам семьдесят лет – достаточный промежуток времени, чтобы насытиться друг другом, если бы не одно «но» – фея и демон не могли иметь детей. Это противоречило их сущности. Но мы не оставляли попыток, и в глубине души я знал, что все не напрасно. Когда пытался выяснить у Касандры, что видит относительно нас, то она всегда отвечала уклончиво и в большинстве случаев просто уходила из комнаты, оставив меня одного.

Ей нужно было десять минут, чтобы успокоиться, пять, чтобы побыть одной. Я должен был уложиться в пятнадцать – находил Касандру около древа, которое осталось на поляне перед дворцом. В них три сестры, порожденные мойрами, вложили свои души, когда перерождались. Теперь осталось лишь одно – два остальных дерева лежали рядом и тянули иссохшие сучья и корни к собрату, оказывая безмолвную поддержку в непростой судьбе. Касандра всегда сидела около них – неважно, будь то ночь или день, – и ждала меня – я чувствовал, как необходимы ей были поддержка и любовь, и делал все, чтобы она не забывала об этом.

В тот злополучный день, когда мы встретились с Бальтазаром, я нашел Клерса в подвале, где он сидел среди винных стеллажей и истошно кричал. Мы с Касандрой едва его успокоили, а когда это произошло, он сказал, что почувствовал ту тварь, что напала на поселение сатиров тогда, в ночь смерти отца. Он испугался. И никто не мог винить его за подобное. Найдется ли множество смельчаков, что действительно согласятся взглянуть страху и смерти в глаза, оправдывая дурость смелостью? Вряд ли.

Из омута воспоминаний вырвало недовольное фырчание Клерса. Я добродушно улыбнулся, выпрямился и кивнул головой в сторону двери. Со стороны улицы слышались крики, радостный смех и звук разбивающихся бутылок вина.

Михаэль и Селестия вместе с детьми прилетели на Авантин, чтобы объединить три континента.

Я шел по многочисленным коридорам, чувствуя смутное сомнение, которое зарождалось в душе. Рыскал глазами по стенам, потолку, полу, чтобы понять источник тревоги. Клерс смиренно шел рядом и кидал на меня косые взгляды, от которых хотелось развернуть его в другую сторону или подогнать ладонью в спину, чтобы не мешал самобичеванию.