Книга Проклятие Персефоны, страница 44 – Рина Харос

Королева сирен, удовлетворенная такой реакцией, взяла мою ладонь в свою и начала рисовать на ней когтем странные узоры.

– Знаеш-ш-шь ли ты, Эмилия, каково это – почувствовать себя брош-ш-шенной, растоптанной, почувствовать тьму и несправедливость, обрушивш-ш-ш-иеся на каждого из нас-с?

От Королевы сирен шел едва уловимый запах, который показался мне таким знакомым. Я прикрыла глаза и втянула воздух, стараясь распознать аромат, и тут же отпрянула, вцепившись ногтями в каменистую поверхность. От Королевы сирен едва ощутимо пахло хвоей и табаком с нотками крепкого алкоголя и корицы.

Запах, который я не забуду никогда.

Запах Охотника.

Заметив, как я сжала пальцы свободной руки в кулак, Королева сирен медленно отпустила мою ладонь и, немного отодвинувшись, начала заплетать свои густые волосы цвета ночного неба в тугую косу. Я недоуменно на нее взглянула, но она сделала вид, что не замечает меня, продолжая пропускать локоны сквозь пальцы. Спустя несколько мгновений Королева сирен отбросила широкую косу на спину и повернула голову чуть вбок, показывая мне пальцем на участок кожи под ухом: от угла нижней челюсти до ключицы проходила сеточка шрамов, которые были похожи на укусы. Чуть приглядевшись, поняла, что уродливые шрамы образуют особый рисунок – лицо мужчины. Неужели… Завороженная, я медленно потянулась рукой к ее шее, но в ответ лишь получила удар по пальцам.

– Хочеш-ш-шь узнать, откуда это?

Задав вопрос почти шепотом, Королева сирен подалась вперед, сокращая расстояние между нами. Создалось впечатление, что она готовится наброситься на меня, но морская дева лишь резко перекинула косу на шрам, закрывая рисунок от любопытных взглядов, и положила влажную холодную ладонь мне на лоб.

Внезапно мир начал вращаться.

– Мое имя Сара.

Это последнее, что я услышала, перед тем как провалилась в небытие. Голова заполнилась чужими воспоминаниями и дикими криками о помощи.

Сара

Стоял теплый майский день.

Солнце светило, нещадно слепя глаза, трава еле-еле колыхалась под рукой ветра, деревья зацвели, радуя глаз. В этот день я, еще маленькая девочка, получила ужасную новость, которая посеяла в моей душе зерно ненависти ко всему человечеству.

Родители умерли от чумы, из родственников у меня никого не осталось, кроме тетушки Сьюзи, которая больше выступала в роли наседки, нежели приемной матери. Ей было уже глубоко за шестьдесят, когда я предстала перед ней, сжимая худыми руками подол платья, боясь посмотреть в глаза женщине, на плечи которой легла забота обо мне. Маленькая сгорбленная старушка излучала тепло и добродушие. Седина не пощадила ни единого волоска на голове, лицо, покрытое глубокими морщинами, было по-прежнему прекрасно: прослеживались красивые черты, в которых, даже слегка исказившись, сохранились величие и стать.

Тетушка всячески поддерживала меня и знакомила с правилами нового дома и селения, устраивала званые вечера, но ни один из них я не удосужилась посетить, поскольку мне было невыносимо наблюдать за тем, как эти приглашенные против моей воли люди веселились, пока мои родители гнили в земле.

Каждую ночь просыпалась от одного и того же кошмара: я падала в воду и медленно шла ко дну, безмолвно моля о помощи, пока воздух окончательно не покидал легкие. Стоило лишь мне медленно погрузиться в темноту, как чьи-то крепкие руки хватали за талию и тянули наверх, к свету, и тихий ласковый голос молил лишь об одном: «Борись».