Книга Самая высшая власть, страница 3 – Анюта Соколова

В половине девятого – хоть часы сверяй! – на кухне появляются родители. Разница в том, что иногда они просто выходят, а иногда папа выносит маму на руках. В сравнении с ним она кажется совсем крошечной, почти девочкой.

– Светлого дня, Лин! – хором произносят они, после чего папа варит гроф, а мама украдкой любуется мужем.

Мой папа очень красивый, в него влюблены, наверное, все женщины в Управлении. И когда я слышу, что похожа на отца, тихонько вздыхаю. Такая, да не такая. У него серебряные глаза, у меня серые, его кожа светлая, моя бледная, он высокий и стройный, я рослая и поджарая. Отпечаток боевой магии, никуда не денешься. «Лин – парень что надо», «С Лин и виверн не страшен», – говорили про меня в отряде. Десять лет на границе с пустошами окончательно превратили меня в «своего парня». А все подружки Алана напоминают мою маму – изящные, миниатюрные, обаятельные.

– Доченька, – улыбается мама, – забыла тебе передать привет от бабушки. Они с дедушкой собираются к нам в выходные.

– Замечательно, – уныло вздыхаю я и натыкаюсь на внимательный взгляд папы.

– Лин, что-то случилось?

– Я уже взрослая! – выпаливаю невпопад.

– Конечно, – уверенно соглашается он. – Неужели кто-то в этом сомневается?

И что тут ответить? Папа и Алан – близкие друзья, почти братья, – не раз спасали друг другу жизнь. Когда один ненормальный запустил пульсаром в архимага Кериза, папа закрыл его собой. Обгорел так, что мама плакала. Второй сумасшедший набросился на директора Управлений: видите ли, его сыночка-убийцу оклеветали. В тот раз Алан принял удар на себя и чуть не погиб. Как я признáюсь папе, что Алан для меня не просто друг семьи? И тем больнее слышать, что он до сих пор видит во мне маленькую девочку. Тем более не такая уж я и маленькая: сорок три года, три месяца назад отработала боевую практику.

Допиваю гроф, шагаю в портал и выхожу в сквере перед зданием УМКи. Поздняя осень напоминает раннюю весну. Деревья голые, но бурые, не чёрные, ветер гоняет сырые пожухлые листья, воздух влажный и горьковатый. Вся разница в том, что весной аккуратно подстриженные газоны уже зелёные, а сейчас – ещё зелёные. Я люблю предзимье, особенно такое, как у нас в Áури – прозрачное, чистое, студёное. Утром трава схвачена инеем, стены домов и плитка мостовой сизые от корочки льда. Задерёшь голову: в просветах между высотками бледно-голубое небо с редкими пышными облачками. Тучи над столицей разгоняют, за дождиком пожалуйте в пригороды.

Вместо опоздания я прихожу рано: часы над центральным входом показывают без четверти девять. Киваю дежурному боевику на посту у дверей и направляюсь дальше вдоль гладкой, до зеркальности, стены. Высокая строгая девушка в отражении выглядит гораздо старше меня настоящей. Чтобы не думать о грустном, перебираю в уме текущие дела.

Последнюю неделю в отделе затишье. Головоломную кражу из этнографического музея раскрыли третьего числа. Сегодня седьмое, а поступила только пара заявок, и то плановые, от Государственного сельскохозяйственного института. Второй год там пытаются вывести злаковые, которые не просто растут, но и созревают при минусовой температуре. Этим занимаются Эн и Кел: они всё-таки биологи. Мама на полдня уходит к дяде Коэну в институт физиологии, где проводятся исследования природной магии. Строго говоря, дядя Коэн мне не дядя. Но когда ты с рождения привыкла считать кого-то членом своей семьи, сложно обращаться к нему «господин Трайг». Будь дядя Коэн моложе, я звала бы папиного учителя просто по имени, как Алана. Алан, Риалан… Какое красивое имя!