Книга Морфа, страница 29 – Анюта Соколова

Но до Шерха мы долетели! И, благодаря чёрным красавцам-строгам, раза в два быстрее, чем обычно передвигаются экипажи. Вечер ещё не наступил, когда острые шпили и черепичные крыши города выплыли нам навстречу. Берт указал направление, первым приземлившись у небольшого особняка на окраине.

Честно признаюсь, хотелось взглянуть ему в лицо – разочарованному в своих надеждах попричитать над нашими хладными трупиками. Но мне вдруг явилась в глупую голову мысль, которая заставила меня замереть.

Если бы мы разбились, то все. Включая и настырную одержимую девицу! Её сопровождающий не случайно летел на достаточном расстоянии, опасаясь быть задетым очередным заклинанием. При этом леди Гион не проявляла ни малейших признаков паники, соответственно, о том, что мы уцелели лишь благодаря моим умениям и стараниям, ей неизвестно. Брюнетка не из тех стоически сдержанных фанатичек, которые способны сохранить лицо перед угрозой неминуемой гибели, и Тэйри она вряд ли преданна настолько, чтобы разделить с ним скорбную участь.

Да… Как говорится, чем дальше, тем интереснее…

– Куда теперь? – бодро спросил Лейк, выпрыгивая из экипажа.

От меня не укрылся похотливый взгляд, которым девица проводила его совершенную фигуру. Вот она, великая любовь! Обожаем принца, но на винари облизываемся! Тэйри, кстати, снова подтвердил подчёркнутое отвращение к леди, последовав за Лейком след в след, и сразу встал рядом с перворождённым, в такой непосредственной близости, какую я себе редко позволял. Лей – надо отдать ему должное! – даже не поморщился.

Он кошмарный поэт, обормот и бабник… И при всём этом – настоящий друг… а если я перестану упираться, мог бы стать преданным и страстным любовником. Наверно, однажды я так и поступлю – не хранить же невинность вечно, а лучшего партнёра мне не найти. Потом. Лет через сто, убедившись, что ничего иного мне не остаётся.

Берт тем временем жестом пригласил нас за собой. Всех, за исключением меня. Я же кучер и остался распрягать строгов. Вышедший скоро во двор щупленький паренёк хмуро мотнул мне головой, забрал верхового зверя и повёл нас в обход дома, к стойлам.

– Эй, – окликнул я мальчишку, – а экипаж куда?

– Дворовый позаботится, – равнодушно ответил он, – не моя печаль. Я к животным приставлен, остальное меня не касается.

Ладно. В каждом доме – свои правила. Мои строги ступали игриво и весело, в отличие от зверя Берта, что еле плёлся из последних сил, безбожно отставая. Мне стало жалко беднягу, и я осторожно поделился с ним энергией. От меня не убудет, а животное вмиг воспряло духом. Наш проводник был настолько ко всему безразличен, что изменение состояния строга, похоже, просто не заметил.

Стойла располагались на значительном отдалении от особняка, отделённые запущенным парком с заросшими травой дорожками и остатками разрушенных цветников. Деревья разрослись так, что я почувствовал в их листве птиц – удивительное чудо для города. В Айгере одичавшие меры давно переловили всю живность, по слухам, грызуны какие-то остались, но я их ни разу не встречал.

Мер обнаружился на пороге стойл – породистый, пушистый, толстый, беззастенчиво развалившийся на тёплых досках. Мой строг шаловливо и явно намеренно задел его кончиком длиннющего хвоста – и тут же отдёрнул, когда подскочивший мер стал возмущённо оглядываться в поисках посмевшего потревожить его покой. Крылатый состроил абсолютно невозмутимую морду… Точно, необычные строги! Слишком разумные. Обычно летуны не проявляют таких сложных эмоций. Еда, отдых и подчинение – вот и всё их нехитрое существование. Лопают они всё, до чего дотянутся, камнями разве не закусывают, спят мало, живут долго, стоят дорого.