Книга Ветер перемен, страница 4 – Анюта Соколова

Я же воспользовалась выклянченным разрешением и быстренько, пока Старшие не передумали, оформила себе официальный пожизненный допуск в главное Хранилище. В моём случае «пожизненный» и «годовой» – понятия равнозначные, но не хотелось бы из-за лишних прожитых месяцев повторять возню с документами. Так что, едва наступало утро, я уносилась в Танрэ́, резиденцию Верховного, где размещалось Хранилище, и с головой уходила в свитки. Не скажу, что узнала много нового, но занятие отвлекало от невесёлых раздумий.

Эти мысли я гнала. Жёстко пресекала любое желание размякнуть и поплакать. Во-первых, что толку? Слезами горю не поможешь. Во-вторых, и без меня есть кому рыдать – мама за двоих старается. Если отцу нас обеих придётся утешать, раньше меня к Богам уйдёт. В-третьих… Вот упрямая я. Пока жива – надеяться буду – на чудо, на тех же Богов. И на себя.

Только сегодня я как никогда была близка к тому, чтобы разреветься. Вернулась раньше обычного – весь день вспоминала, что наша домработница с вечера тесто на пироги поставила, прямо слюнями заходилась. Вкуснейшие у Одьéн пироги получаются, пальчики оближешь. Прокралась на кухню тихонечко – нечего лишний раз добрейшей женщине на глаза попадаться, охов и ахов наслушалась уже на год вперёд. И увидела брата, уронившего голову на стол в такой тоске, что аж сердце защемило.

– Хей, – окликнула его негромко, – с тобой всё нормально?

Он вздрогнул, резко вскочил.

– Викэ? Что ты здесь делаешь?

Странный вопрос, учитывая, что это мой дом и я тут живу. Пока.

Я виновато развела руками.

– Пирогов захотелось.

Братишка тут же постарался овладеть собой, вымученно улыбнулся, но получилось плохо. В глазах плескалась боль, словно это его приговорили и сроку год отмерили.

– Ты ешь, сестричка, ешь. А я побегу, меня ждут.

И умчался. Хорошие дела… Аппетит у меня, конечно же, пропал. Так, из принципа сжевала кусок, даже вкуса не почувствовала. Посидела, подумала и направилась к отцу.

Он тоже уже вернулся с работы, переоделся в домашнее, расположился в кресле, потягивал горячий взвар из объёмистой кружки. Тяжёлый взгляд скользил от стеллажей, заполненных свитками, к окну с бесконечными подтёками дождя.

– Папа! – начала я и тут же поправилась: – Славного вечера. Можно с тобой поговорить?

Отец дёргаться не стал, изображать весёлость – тем более. Серьёзно кивнул, поманил рукой.

– Садись, Викэ. Я всегда готов тебя выслушать.

Больше всего я была ему благодарна за то, что он не пытался меня утешать или, наоборот, делать вид, что ничего не случилось. Не справлялся ежеминутно о здоровье, не причитал, как мама, не пытался обкормить вкусненьким наподобие Одьен. Но и не избегал, как Хей, не прятал своего горя.

Об этом я и спросила:

– Папа, что с Хеем? Он, конечно, прекрасный брат и всё такое, но одно дело переживать за сестру, другое – самому готовиться помирать. И явно не из-за меня.

Отец замялся.

– Говори, – сердито нахмурилась, – я же всё равно узнаю. У Одьен спрошу, у Сильéн. Или у мамы.

Последняя угроза подействовала.

– Хейдеру запретили иметь детей, – злобно выплюнул отец. – Старшие боятся распространения проблемы.

От гнева я задохнулась.

– Почему? Бездарность – не заболевание, по наследству не передаётся! Как же так можно? Что же теперь… А Льен в курсе?

Сильен, красавицу-невесту брата, сильного целителя и мага воды, гордость рода Норьéк, мы обожали не меньше Хея. Весть о том, что по моей вине пострадала она, ударила меня едва ли не больнее, чем собственная незавидная участь.