Книга Три дня до прошлого, страница 117 – Анюта Соколова

– Райн, Лию нужно судить за всё, что она совершила, – жёстко сказал Ксан. – Начиная от дела «Прагматики», за которое Корн отсидел пять лет.

– Ты же понимаешь, что у нас нет доказательств?

– Неважно. Это дело принципа. Как клятва, которую мы даём: правда, только правда, и ничего, кроме правды.

Райн ухмыльнулся. Повернулся к визиону на рабочем столе Ксана, поставил запись на начало и ещё раз просмотрел, как Лия достаёт почти пустую пипетку, набирает чай и виртуозно делит пополам образовавшийся яд.

– А что там говорила Ринд? Якобы она уничтожила пипетку из-под эстрола?

– Надо же ей было что-то говорить. Она же понятия не имела, в чём Лия хранила яд, – Ксан помрачнел. – Какая жуткая сила – родительская любовь.

– Это не любовь, – Райн выключил визион и откинулся на спинку стула. – Скорее уж чувство вины перед ребёнком, которого ты бросил. Мой старший сын тоже однажды оступился и прибежал в слезах – папа, помоги!

– Ты уже был архимагом?

– Да. Но я заставил его публично признаться и понести наказание: строгое предупреждение Совета. Зато почти шестьдесят лет сын живёт с чистой совестью и не шарахается от каждой тени. А Ринд с Корном от дочери откупались. У первой не хватило мужества сознаться даже в материнстве, о чём дальше рассуждать… Эля, дорогая моя девочка, не сиди с таким несчастным и потерянным видом.

Я выдохнула и попыталась улыбнуться.

– Все эти допросы изматывают, знаю. Ты хорошо держалась. Идите отдыхайте, уже десятый час. Завтра трудный день.

– Что будет с эларой Ринд? – спросила я, покосившись на Ксана.

– Обвинение в убийстве с неё снимут, но останется целый перечень преступлений: помехи следствию, укрывательство убийцы, незаконная ментальная магия, лжесвидетельство, – перечислил Райн. – Завись приговор от меня, я казнил бы её вместе с дочерью. Но решать суду. Приговорят её к запечатыванию или пожизненному заключению – так тому и быть.

– Запечатывание тоже смерть, – заметила я. – Только долгая и мучительная.

– Эля, – архимаг склонил голову к плечу. – Скажу тебе один раз, а там можешь считать меня жестоким чудовищем. Не надо нарушать законы. Точка. Мы и так даём преступнику шанс раскаяться, причём даём дважды. Ты сама убедилась, к чему приводит неуместное сострадание. Убийца продолжает убивать, поскольку в его голове возникает мысль о безнаказанности.

Ксан промолчал. Он был согласен с Райном. Неумолимый, как и мой отец. Но лишь благодаря таким, как они, люди перестали бояться магов и магии. За две тысячи лет сила начала восприниматься исключительно благом, и так должно остаться и впредь.

– В девять встретимся здесь, – бросил Райн и исчез.

Мы остались в Службе одни. Ксан прошёлся по кабинету, проверил защиту.

– Домой?

– Нет, – я потянулась к визиону.

Отчим ответил сразу.

– Добрый вечер, Грег.

– Рад тебя слышать, Эля.

– Пожалуйста, спроси у мамы – может она уделить мне четверть часа?

Растерянный взгляд светло-серых глаз безмолвно спросил – ты уверена?

– Скажи ей, что убийство моего отца раскрыто.

Пока отчим уходил, я рассматривала гостиную. Ксан обнял меня сзади.

– Пойти с тобой?

– Мне нужно поговорить с ней наедине. Услышать вслух то, что предполагаю – и закрыть эту тему. Отпустить и забыть.

– Понимаю.

На экране снова появилось лицо отчима.

– Эля, Ади тебя ждёт.

Портал я проложила прямо в гостиную. Ради меня мама не стала устраивать представление и доставать рукоделие. Она сидела в своём любимом кресле. Прямая спина, расправленные плечи и поджатые губы должны были дать мне понять, насколько нежелательно моё появление. Об этом же свидетельствовало и то, что сесть я могла только на диван в другом конце комнаты или же остаться стоять. Раньше так и происходило – мама отчитывала меня с надменным видом, я переминалась перед ней с ноги на ногу, виновато оправдывалась и выслушивала наказание.