Книга Кодекс целителя, страница 62 – Анюта Соколова

Ирвин не преувеличивал, когда называл себя прилежным и способным учеником. По-нейсски он стал говорить почти без ошибок и с едва уловимым акцентом. В его обществе было приятно находиться, и даже не потому, что он нравился мне внешне. Ирвин привлекал неизменной вежливостью, доброжелательностью, умением держать себя в руках. Ни разу я не слышала, чтобы он высказался о ком-либо предвзято или со злобой. Он не проявлял позволительное в его положении высокомерие, не судил сгоряча, не злоупотреблял властью. Видимо, моё восхищение этими замечательными качествами и подвело меня. Я не заметила, когда знаки внимания, которые он оказывал, перешли в нечто большее. Но самое ужасное, что я их принимала. Никто и никогда не ухаживал за мной настолько красиво, деликатно и трогательно. Не трепетал от случайных прикосновений, не замирал на середине фразы, не целовал кончики моих пальцев, заливаясь румянцем. Ирвин дарил мне цветы – тюльпаны, гиацинты, фиалки. Запредельная стоимость его не останавливала. Когда он умудрялся их покупать, не представляю: он поднимался очень рано и исчезал до завтрака. Однако каждое утро Ирвин забегал на минутку и вручал новый букет. Я постоянно ловила на себе его нежные взгляды и недоумевала: чем я могла заинтересовать такого невероятного мужчину? Вслед за этой мыслью неизменно приходила следующая: «Как ко всему этому относится Тэйт?»

Целитель сдержал обещание, данное брату. Он перестал задирать меня или смотреть с неприязнью – он вообще не глядел в мою сторону. Тэйт всеми силами избегал находиться со мной рядом: если я входила в гостиную, он вставал и уходил. Сухое «добрый вечер» за ужином – единственные слова, обращённые ко мне, которые он выдавливал ради приличия. При этом и с Ирвином, и с Дирином он разговаривал тепло и непринуждённо. Лишь меня Тэйт не замечал в упор, даже когда сидел напротив в везиле, так близко, что я могла бы коснуться его колена, если бы интуитивно не поджимала ноги. За эти дни он ни разу не поднял ресниц – длинных и острых, словно отточенные лезвия, чтобы окатить презрением, которое, не сомневаюсь, никуда не делось.

Дирин утешал меня, повторяя: «всё образуется», но как-то неубедительно. После Немара мой друг стал необыкновенно задумчив и часто, когда Тэйт не видел, смотрел на целителя с непонятной тоской. В бесконечных спорах между братьями Дирин неизменно выгораживал Тэйта, а жаркие споры вспыхивали теперь постоянно. Тэйт окончательно перестал щадить себя и исцелял до тех пор, пока у него оставалась хоть капля сил, после чего буквально падал от истощения. Пару раз Дирин приносил его на руках в глубоком обмороке. Ирвин просил, умолял, угрожал – без толку. Отлежавшись, Тэйт упрямо приступал к своим обязанностям. Его самоотверженность граничила с пренебрежением к собственной жизни: спасая других, он забывал о себе.

– У меня огромное желание подговорить Дирина ехать помедленнее, иначе ты не успеешь восстановиться до города, – сердито заметил Ирвин, когда мы садились в везиль, чтобы следовать в Рисар. – Представляю, что скажет Илона, когда увидит тебя такого!

– Илона обрадуется мне любому.

Тэйт покачнулся и чудом не растянулся на полу. Побыстрее сел к окну, прикрыл глаза, намекая, что не расположен развивать данную тему дальше. Ирвин вздохнул.