Книга Дикие сердца, страница 83 – Джей Ти Джессинжер

—Да, — говорю я, радуясь, что он наконец-то вернулся из того, что было у него в голове. — Я бы очень этого хотела.

С задумчивым видом он кивает.

Он сидит на краю кровати, упершись локтями в колени и свесив руки, уставившись в ковер. На улице темно. Все свечи в комнате зажжены, придавая ей теплое, домашнее сияние.

Когда он не двигается и не говорит ничего больше, я осторожно спрашиваю: — Ты имел в виду сейчас?

В качестве ответа он встает, идет в ванную и открывает кран в ванне. Он возвращается и поднимает меня на руки.

Я не спорю, что мне следует идти самой. Он не в настроении выслушивать мою дерзость, это все, что я могу сказать. Я просто позволила ему отнести меня в ванную и раздеть, снова чувствуя себя ужасно неловко, но теперь веря, что он не поставит меня в еще большую неловкость, чем сейчас.

Когда я лежу в воде, а его руки зарываются в мои волосы, он снова начинает говорить со мной по-русски, как в прошлый раз, когда мыл меня в ванне.

Он говорит и говорит, его низкий голос гипнотизирует интонацией иностранных слов.

В его тоне слышны эмоции, но это не гнев. Скорее наоборот. Как будто он пытается заставить меня понять что-то жизненно важное для него.

Я хочу спросить его о чем, но не спрашиваю.

Я знаю, что он не ответит.

Когда он ополоснул меня, вытер насухо и надел мне через голову еще одну из своих огромных чистых футболок, он объявляет, что пришло время снимать швы.

—О. Хорошо. Мне обязательно ехать в больницу из-за этого?

Взгляд, которым он одаривает меня, оскорбленный. Он поднимает меня и относит обратно в постель.

Он взбивает подушку у меня под головой, натягивает простыни, чтобы прикрыть мою промежность, задирает футболку чуть ниже груди и снимает повязку. Из ящика ночного столика он достает большой пинцет и пару хирургических ножниц, завернутых в пластик.

Беспокойство покрывается у меня на коже, как сыпь. — Это будет больно?

— Нет. Ты почувствуешь рывок или два, но это все.

Я киваю, зная, что он сказал бы мне, если бы это было больно.

Он открывает инструменты, очищает их марлевым тампоном и резко пахнущей жидкостью из коричневой бутылки, затем наклоняется ко мне и принимается за работу.

Через мгновение он говорит: — Все неплохо заживает. Этот шрам не будет таким уж страшным.

До сих пор я не решалась смотреть на рану, так что слышать это — облегчение. Однако, когда я поднимаю голову и смотрю вниз, на свой обнаженный живот, облегчение улетучивается, мгновенно сменяясь отвращением.

— Неплохо? Это отвратительно!

— Ты снова преувеличиваешь.

— Я Frankenstein! Посмотри на эту рану! Она длиной в фут! И почему, черт возьми, она имеет форму молнии? Хирург был пьян?

— Ему пришлось обойти твой пупок.

— Неужели он не мог сделать полумесяц? Я выгляжу как Гарри Поттер, раз десять, мать его так!

— Перестань кричать.

Застонав, я откидываю голову на подушку. — Вот тебе и бикини.

— Ты могла бы сделать татуировку, чтобы скрыть это. Пополнить свою коллекцию.

Его голос остается прежним, даже когда он произносит это, но в нем слышится отзвук теплоты, который заставляет меня задуматься.

— Я чувствую, ты хочешь что-то сказать о моих татуировках, Мал.

Разрезая и дергая уродливые черные швы, он кривит губы. — Просто любопытно.

Я вздыхаю и закатываю глаза. — С чего ты хочешь, чтобы я начала?

— С той, что на внутренней стороне твоего левого запястья.