Книга Жестокие клятвы, страница 139 – Джей Ти Джессинжер

Я не могу припомнить, чтобы когда-нибудь за всю свою жизнь чувствовал себя таким счастливым.

36

РЕЙ

Мы едим. И под этим я подразумеваю, что Куинн кормит меня небольшими порциями тщательно нарезанной еды, обязательно добавляя все овощи, которые он может уговорить меня положить в рот, продолжая бубнить о потребностях младенцев в питании.

После ужина и первой из многих, боюсь, предстоящих лекций о том, как питаться за двоих, он отводит нас в душ, умывает с энтузиазмом лабрадора на его первой прогулке в парке для собак, а затем возвращается в постель со мной на руках.

Когда он лежит на мне сверху, обжигая сетчатку глаза яркостью своей ликующей улыбки, я решаю, что пришло время приспособиться к ситуации.

— Простите, что прерываю ваше злорадство, но вам не приходило в голову, что мне, возможно, нужен отдых?

Он хмурит брови.

— Отдохнуть?

— Позвольте мне объяснить вам это так: если бы я вставила вам в зад предмет размером с кеглю для боулинга, как вы думаете, смогли бы вы после этого вернуться к своим обычным делам? Стали бы вы скакать верхом по ирландским вересковым пустошам, перепрыгивать ручьи и скакать во весь опор, в то время как ваша бедная, оголенная задница принимала бы на себя основную тяжесть всей этой тряски в седле?

Он выглядит потрясенным.

— Я знал, что причиняю тебе боль! — Затем, после паузы: — Кеглей для боулинга?

Когда его улыбка возвращается, я сдаюсь. Я закрываю глаза и тяжело вздыхаю.

— Хорошо, девочка, — говорит он теплым голосом, его губы прижаты к моему уху. — Мы отдохнем. Мы хорошо выспимся ночью. Тебе это понадобится, потому что выращивание детей требует много энергии.

— Ты можешь замолчать, пожалуйста, пока я не выбросилась из окна?

Он переворачивается, притягивает меня к себе и, смеясь, прячет лицо у меня на шее. Должно быть, я вымотана сильнее, чем думаю, потому что почти сразу засыпаю на нем.

—

Сон начинается с огня.

Повсюду вокруг меня, даже под моей кожей. Я сгораю заживо изнутри, и от этого никуда не деться. За исключением того, что на самом деле это не огонь. Это только кажется огнем. Потому что именно на это похоже многократное нанесение ударов кожаным кнутом.

Я голая, кричу, ползу на четвереньках по холодному мраморному полу, рыдая и моля о пощаде. Мой мучитель не дает мне ничего. Следуя вплотную за мной, пока я карабкаюсь в поисках безопасности, он щелкает кнутом снова и снова, рассекая мою плоть. Кровь забрызгивает мрамор. Она теплая и скользкая под моими ладонями.

Сильный удар по ребрам отбрасывает меня в сторону. Я лежу на холодном твердом полу на спине, раскинув руки, тяжело дыша, отчаянно умоляя нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет когда он нависает надо мной, высокая фигура с затененным лицом и занесенной для удара рукой.

Падая, хлыст рассекает воздух со злобным шипением, словно тысячи змей опускаются, обнажив острые клыки, готовые укусить. Я кричу во всю силу своих легких, зная, что меня никто не услышит.

— Рейна! Просыпайся, детка! Просыпайся!

Куинн кричит на меня. Держит меня в своих объятиях и кричит. На мгновение я ослепла, не видя ничего, кроме черноты, и слыша только бешеное биение своего сердца и то ужасное шипение, которое всегда раздавалось прямо перед тем, как меня охватывала боль.

Когда делаю резкий вдох, я медленно прихожу в себя. Дюйм за дюймом темнота отступает. Тепло комнаты и объятий Куинна проникает в меня, успокаивая. Я в безопасности. В гостиничном номере в Бостоне, а не дома в Нью-Йорке с Энцо.