Книга Похищение феи. Ночной и недоброй!, страница 162 – Мартиша Риш

— Взял только самое нужное, вы уж не гневитесь, хозяйка.

— Угу, — рассеяно я посмотрела на гору фарфора, упакованную и перевязанную бечёвкой, и стопку картин.

— Я не украл. Хозяева оставили. Тарелки ещё перед революцией, а картины уж после, в блокаду. Тут оба этих черта и Мане, и Моне. Поди разбери, кто из них кто.

— Ага.

Не до сокровищ сейчас. Надо думать о малыше. Если б я только раньше знала, могла догадаться, что барон совсем не монстр, а любящий отец. Пытался добиться оборота от сына как мог. Просто не понял, что ребенка нужно выбросить с балкона. Повезло нам, что не разбились.

Домовые уселись чаевничать за мой большой стол. Мария Федоровна хлопочет вокруг ребенка, пододвигает к пасти Джошуа пироги и тазы компота. Тот уже и не боится ее.

— Чего ж обратно не обернешь мальца? Ему ж неудобно на паркетах целый день лежать. Лапки затекли.

— Он вставал. Мы ходили по комнате.

— Оберни его. Не дело творишь.

— Как я это сделаю? Могла бы, давно бы уже обернула.

— Ты фея или кто? Рукой махни и скажи, чтоб снова стал двуногим. Что ж ты удумала-то? Дитё так должно спать?

Когда-нибудь я, наверное, смогу привыкнуть и к доброму ворчанию домовихи, и к домовому, который то и дело косит взглядом на недочёты в моем доме, и к горгулье, что хлопает глазами на потолке, свесившись вниз головой. И даже к молодому дракону, изодравшему когтями бальную залу старинного особняка, что служит мне теперь не то спальней, не то гостиной.

— Стань двуногим, — несмело махнула я рукой. Очевидно, что ничего у меня не получилось.

— А пыльцой присыпать? И потом, где выражение? А что это за жест такой? Как будто соринку с глаза смахнула. Таким движением только таракана можно проклясть на пожизненное счастье в остатках сиропа. Мальчику надо помочь!

— Если б я знала как!!!

— Рукой махни сверху вниз. Резко. Как когда перо у гуся вырываешь…

— Да откуда ж ей знать, как гусей щиплют? Это мы с тобой рязанские, Наденька-то городская. Марь Федоровна дело говорит. Махни от души. Так чтоб перья, значится, полетели. И гаркни как на бедового мужа, чтоб Дракон испугался и спрятался в человеческом теле мальчишки.

Жаль громким возгласом разрезать тишину полумрака.

— Будь двуногим! — крикнула я и махнула рукой со всей силы. Черным пеплом осело чудовище, явив вместо себя испуганного Джошуа. Глаза сонные, устало моргают.

— Я вас огорчил, мама? — никак не привыкнуть мне к этому слову. И все же от него на душе вновь распускается чудное тепло. Словно заполняется в сердце то место, где всегда было пусто. Смотрю на смоляные кудряшки, точно такие же, как и на голове Людовика, в карие, широко распахнутые глаза, умиляюсь пухлым губам, приоткрытым от удивления. Мальчика я теперь точно никогда не смогу от себя отпустить. А Людовик? Не знаю, что я к нему чувствую. Словам домовихи поверить мне страшно, боюсь угодить со всего маха в капкан чужой страсти, боюсь оказаться схваченной и запертой навсегда пусть даже в золотой клетке.

— Иди сюда, солнышко. Я нисколько не злюсь, — приласкала, зарывшись пальцами в кудри. Кажется, это становится привычкой. Что буду делать, когда сын подрастет? Придумаю. В крайнем случае, попрошу, чтоб садился. Да и не стоит заглядывать в будущее так далеко.

— Отец завтра утром вернётся в замок. Он огорчится, если узнает о том, что мы отлучились без охраны и его ведома.