Книга Хозяйка веселой корчмы, страница 6 – Мартиша Риш

Остается только одно – у меня завёлся тайный поклонник. Заводятся же в доме мелкие «паразиты», вроде тараканов или там муравьев. Вот и я кому-то приглянулась. На всякий случай добыла карманное зеркальце из недр сумочки. Это уже можно назвать небольшим подвигом. Типичная офисная моль. Ни бровей (своих собственных) нет, ни опахал-ресниц, на косметологе сэкономлено. Если немного подкрасить, будет очень даже... симпатично. Волосы, правда, чёрные, цвета воронова крыла и вьются довольно красиво крупными локонами. Но делают они это исключительно по своей воле. Опять же, глаза. Мама их называла дельфиньими! Потому что маленькие и не особо яркие. Зато золотые. Помню, как в раннем детстве меня таскали с особым пристрастием по врачам, подозревали диагнозы один хуже другого. Нет, глаза мои сами по себе имеют цвет расплавленной меди. Генетическая особенность, фортель судьбы, так наложились особые гены, о которых теперь даже страшно спросить. Я вообще-то не знаю, кем именно был мой отец. Мать отговаривается тем, что он был очень достойным человеком. Правда, на слове «человек» ее то и дело пробивает на кашель. Ну, да и ладно. Главное, что я родилась. И роман мамин закончился вполне удачно.

Изредка мне даже преподносили подарки от папы, каждый из них я особенно помню. Чучело Змея Горыныча, например. Оно плевалось огнем как зажигалка. Мама, правда, расстроилась, когда я подпалила этим сокровищем ее любимые шторы на кухне. Еще была фигура Бабы Яги с пропеллером вместо помела. Папа прислал ее на день Ивана Купалы. Как весело она летала, поплевывая с высоты второго этажа на все законы физики... Пока окончательно не улетела. Эх!

А Кикимора! Вот кто был моей лучшей подругой детства. Керамическая, кажется, выполненная в мой рост, еще и покрывалась пупырышками перед грозой, пока не развалилась на мелкие черепки. Мама тогда вздохнула спокойно, ее кикимора отчего-то пугала. Может, потому, что умела говорить: «Мама»? С интонацией портового грузчика, нараспев, густым басом. Все подарки от папы закончились, когда мне исполнилось восемь лет. Это было ужасно обидно. Может, он умер? Не знаю и, наверное, знать не хочу.

В сто первый раз зарылась в сундук шаловливыми пальчиками. Кокошник смотрится как произведение искусства, настоящего, древнего, того, что осталось нам в память о временах великой первой Руси. Жемчуг рассыпан с особым умыслом. Тут тебе и сияние звёзд, и лунный свет. Он легкий, кажется, нет ничего сложного, чтобы вставить в прическу, накрыть волосы пеной тюля. Но это будет совсем неуместным, даже немного глупым, излишним. Я же не княжна с иллюстрации из учебника истории. И все же? Вдруг хоть раз мне удастся надеть этот странный, но такой чудесный кокошник? Жемчуга будоражат воображение ощущением колдовства, чего-то особого, роскошно-сказочного. Я провожу по ним ладонью, ласкаю, перебираю в руках. Основная ткань расшита птицами, удивительными и тоже прекрасными. Вот бы каждый день носить эту штуку на голове как корону. Мне бы, наверное, пошло. Впрочем, сейчас я даже боюсь это примерить, мало ли, айтишник заглянет ко мне в кабинет без стука. Не хочу показаться ему дурочкой и, наверное, зря.

Пальцы сами собой погрузились в жёсткий гобелен моего будущего платья. Каким оно будет? Бред. Ткань нужно просто продать. Или не бред? Ведь я имею полное право сшить для себя платье. Зарплата позволяет, ткань есть, так почему бы и нет! Хочу, значит, будет. В конце концов, я имею полное право ходить по дому в удивительном наряде с серебряной нитью. Никто меня не осудит. Даже если осудит, плевать на них на всех.