Книга Кровь в его жилах, страница 124 – Татьяна Лаас

— Мне не за чем вас обманывать. Помощь запросила губернская больница. Как только я освобожусь, я встречусь с вами.

— Хорошо. Так что вы хотели?

— Вы не знаете, где Громов?

— Сам бы хотел это знать. Его невозможно найти со вчера. Уже ходят слухи, что он подался в бега, знаете ли.

— Вы ничего не знаете о Громове, если так думаете. — Она заставила себя успокоиться. Она же не только о Громове хотела сообщить. — У меня появились новые сведения, точнее догадки… Вы не думали, что Рокотова мог заказать какой-нибудь род в качестве собственного оракула?

— Для этого не нужно городить запутанных историй со светочем. Для этого было достаточно накинуть ночью на Рокотова мешок и вывезти из города. Не играйте в сыщика, Светлана Алексеевна. Это немного не ваше.

— Но вы не можете отрицать, что такая причина для ареста Рокотова может быть. — Светлана замерла, понимая очевидное: сейчас она настаивает на версии… змея! Не на Сашиной — на змеиной. Вот же… Змей!

— Я могу вам сотню правдоподобных версий накидать с подставой Рокотова, если та имела место быть. Например, разрешение на брак для вас. Рокотов слишком предан вам — он подписал бы любые бумаги на ваш брак. Пока он под следствием, снять с должности его не могут — он пока по законам Российской империи невиновен, пока это не признает суд. Его же заместитель, надворный советник Волков слишком неровно к вам дышит, чтобы подписать разрешение на брак с любым мужчиной, кроме его самого. Как вам такая версия? Тоже правдоподобно. Но мы же не будем рассматривать это всерьез?

— Максим Яковлевич… — ей хотелось возмутиться, высказать все, что она думает о такой версии, и об идиотах, думающих такое. Только она вовремя вспомнила правило: сперва думать, а потом говорить. — У вас что-то случилось?

Он сам на себя не походил.

— У меня ничего не случилось.

— Неправда, — старательно мягко сказала она. — Я же слышу.

Приспешница замерла, перестав поправлять розы в букете, подаренном Волковым — он стоял на подоконнике окна, которое разбил вчера змей и которое уже починил Ивашка. Все же Аксенов Екатерине Андреевне не безразличен. Она явно подслушивала разговор.

Максим Яковлевич сумел вернуть в голос бархатистые нотки:

— Вы бегаете от меня, Громов тоже. Про княжича я могу уже не говорить… Светлана Алексеевна, когда речь шла о чести человека, важного лично вам, я пошел вам навстречу. Когда речь зашла о дорогом и важном для меня человеке, мне заявили, что это не мое дело.

Дело в Екатерине… Точнее в чувствах, которым и фальшиво-улыбчивые жандармы оказались подвластны.

— Максим Яковлевич, я сейчас помогу докторам и приду к вам. Честное слово. И простите великодушно, что так все получилось.

— Я подумаю о ваших словах, Светлана Алексеевна. Я постараюсь проверить Рокотова, хоть даже меня не допускают до него. И, простите, был неправ — не сдержался.

— Мы все люди, Максим Яковлевич. — Она положила трубку, понимая, что возможно и Аксенов сегодня не спал и волновался. Предмет его волнения сердито смотрел на Светлану своими огромными карими глазами:

— Учтите, Максим Яковлевич умеет красиво лгать. В глаза говорит одно, а за глаза обзывает фальшивкой, которую пытаются сбагрить с рук.

— Может, все не так…

— Мне дед говорил. Ему я верю бесконечно.

Светлана вздохнула и сказала то, что, наверное, не стоило, хотя бы ради памяти императорской семьи не стоило: