Онлайн книга «Одна кровь на двоих»
|
Смешно, до грустных слез — ей было безразлично, чужой, неинтересный, малоприятный мужчина — о чем говорить? Как отшивают навязчивых ухажеров? Как? Каким непостижимым образом в один день человек, с которым она прожила пять лет, мог стать совершенно чужим, неприятным? И только — неприятным, никаких глубинных чувств, ни ненависти, ни обиды, ни обвинений, ни злости. Ничего! Пусто! «В душе так пусто, как в соборе, когда в нем овощи хранят!» — подкинула память к размышлениям строчку из дементьевских стихов. — Я думаю, что за этот месяц ты успокоилась и поняла, что нельзя так сразу, с кондачка, разрушать то, что сложилось за пять лет! — изрек Юрик явно домашнюю заготовку. Машка не удивилась, если б узнала, что и кон-спектик имеется. И витиевато как: «с кондачка», с завуалированной формой обвинения. Или прямой формой обвинения. Он всегда так строил фразы, о чем бы они ни говорили — о погоде, еде или его носках, чиновничий интеллект обвинял, указывал, поучал. Господи боже мой! Как она прожила с ним пять лет?! Куда смотрела, чем слушала?! Коматоз, не иначе затяжная пятилетняя кома. «Не начинай, Мария Владимировна, все ты уже обдумала, выводы сделала, еще месяц назад! Никуда не смотрела — работала! Хорошо хоть пять лет, запросто могло быть и больше!» Она запила вином ставшие щелочно-кислот-ными, разъедающими мысли и закурила еще одну сигарету. — Ты стала курить, да еще так много. Охохошеньки, господи! Она не смотрела на него, испытывая новый прилив желания настойчиво предложить ему туристический индивидуальный маршрут все с тем же эротическим уклоном. Но удержалась и на этот раз — лекция на тему открывшейся ее истинной сущности мало прельщала. — Да я поняла! Надо было развестись гораздо раньше! — Давай обойдемся без актерства, — начальственным тоном потребовал Юрик. — Я понимаю, тебе неприятно и ты обижена, но, Мария, ты интеллигентный и весьма образованный человек, зачем опускаться до балагана! Да что вы говорите? Раньше все ее регалии и звания не считались поводом подозревать в ней наличие интеллигентности и образованности. Между прочим, кончилась та Машка, теперешней Марии Владимировне надоело и недосуг выслушивать чиновничью бредятину — отдыхает она! — Так, Юра, хватит! Поговорили — иди! Свободен! — произнесла она профессорским тоном, адресованным безнадежному двоечнику. Юра спокойно отпил кофе, Мария и не заметила в своих созерцаниях водной глади и омываемых ею берегов, когда принесли его заказ. — Я все понимаю! — подпустил грусти в голос бывший муж, сбавив напор. Отпил кофе, оттопырив мизинчик, поставил аккуратно чашечку на блюдце и изрек: — Я виноват. Я приехал извиниться. — Извиняю. Теперь можешь уезжать. Чего она завелась, собственно? Неинтересно все это. «Ты бы не блеяла овцой, а втыкала им с мамашей, пока жили вместе, чего сейчас-то буйствовать? Кто он тебе? Нуль. Нуль, помноженный на бесконечность!» — Я хочу, чтобы мы снова жили вместе. — О как! С каких кренделей, интересно? — распоясалась Мария Владимировна. Он скривился. Не глядя на него, она знала, что он брезгливо скривился — ну еще бы! Что за плебс! — Мария! Нет, не мог он сдержаться, не мог, и все! Привычка к дрессуре? Никуда не денешь! — Потому что мы муж и жена! Ну поругались, чего в семье не бывает, ну развелись под горячую руку! Но это ничего не значит! Да, я изменил тебе, обидев тебя этим. И ты не представляешь, как я себя корю... Вот поэтому Машка избегала разговоров с ним! Сначала думала, что надо поговорить, объяснить Юре, что не может с ним жить, а потом поняла, что обречет себя на выслушивание напыщенного бреда человека, который никого, кроме себя, не слышит, и будет эта бодяга длиться бесконечно, пока он не доведет ее до белого каления или дурдома! — Прости меня, я только сейчас понял, как верность для тебя важна... «Значит, справки наводил через свои каналы, не было ли у меня в Америке любовника», — поняла Машка. — ...и я уважаю и одобряю эту твою жизненную позицию. «Бурные аплодисменты!» Он помолчал. В профессионально исполняемой декламации авторского текста Юрия Коржа предусматривалась пауза, подчеркивающая степень осознания и уважения к «жизненной позиции». Интересно, что у нас по тексту дальше? — Мама слегла. «Ах да, как же я про маму-то забыла?» — В больнице. Не смогла перенести нашего развода. Сердце. Ты должна съездить, навестить ее, она тебя ждет, все время спрашивает о тебе. «Пожалуй, он прав, не стоит устраивать балаган, пора заканчивать фарс, а то до утра не рас-хлебаешься!» Маша посмотрела на него, ровно села в кресле, сняв ноги с кошелки. — Нет, не должна. Я не должна навещать твою маму, встречаться с тобой и выслушивать всю эту чухню, и общаться с тобой не должна. Я ничего вам не должна! Вы посторонние мне люди. Мы раз-ве-де-ны! Отвернулась от него, откинулась на спинку кресла, вновь затянулась сигаретой. Она слишком хорошо все понимала. Он привык жить в удобстве и комфорте, полном потакании его желаниям, капризам, с бесплатной никогда не возражающей обслугой в ее лице. Маша потому так долго прожила с ним, что процентов на девяносто, а то и больше не слышала, что он говорит, потому что ее мысли были заняты наукой, она работала, обдумывала, даже когда стирала, готовила, занималась хозяйством, и ей проще было сделать, как он требует, чем вникать в суть его желаний. Он привык самоутверждаться на работе, отфутболивая и мурыжа в коридорах просителей, зависящих от «точки его почерком» на документах, и еще больше самоутверждаться дома за счет безропотно сносящей нотации, поучения жены. Он любил себя, он был пуп своей вселенной, которая начиналась с него и заканчивалась им же. А теперь он изгнан из своего единоличного рая и вынужден жить с мамой, которая сама себе пуп в своей трехкомнатной, оставшейся от министерского мужа вселенной, с не меньшим набором амбиций и самолюбования. Снимать обычную квартиру ему не по чину, а ту, что по чину, не по деньгам, подавать на раздел имущества — утопия, еще и платить Маше заставят. Денежки он считать умел! На собственную квартиру не прикопил неосмотрительно — а зачем? В его жизни все было в полном порядке: квартира жены в центре города с евроремонтом и стопудовая уверенность в ее вечном стоянии у его сапога! А тут развод! Да, ни чихнуть, ни пукнуть! Бедный Юрик, и до Ерика далеко! |