Книга Чернокнижник и феи, страница 341 – Татьяна Лаас

Кругом была тьма. Ни зги не видно. Ни огонька. Ни одного светящегося окна.

Где жемчужное ожерелье электрических фонарей набережной? Где россыпь бриллиантов городских улиц, проспектов, бульваров и парков? Где невероятное разноцветье Золотых островов, где каждая улица в ночи сияла своим светом?

Зола судорожно облизнула губы. Темнота и нереальная тишина. Стихли человеческие разговоры. Не шуршали шинами паромобили. Даже колотушек сторожей не слышно.

Только тьма и близкий, продолжавший шуметь океан.

Зола побрела по песку, проваливаясь в него по каблуки ботинок.

Пел океан. А люди пропали. Она осталась одна во тьме. Одна во всеми мире.

Зола упала на колени, горестно руками загребая холодный песок.

Она все же сошла с ума.

Она знала, что рано или поздно так и будет, но… До чего обидно — обрести свободу и понять, что сошла с ума, и больше ничего не будет, кроме закрытой палаты психической лечебницы, куда её все равно сдадут, причем уже не Рауль.

До чего же все нелепо и обидно! Она стучала и стучала кулаками по песку, прикусывая губу, чтобы не зарыдать и не закричать, и лишь океан отвечал ей. Она была одна в своем безумии. И Рауль, её солнце, уже не изобретет лекарство от этого безумия — она слышала, как днем кричали мальчишки-газетчики на набережной об его аресте. Сейчас она понимала, что нет никакого солнца и отдельно Рауля. Рауль и есть её солнце. Только он уже не выполнит свое обещание.

Она навсегда в темноте и одиночестве в своем безумии. Слезы все же прорвались через запрет, и Зола упала на песок, не сдерживая рыданий.

Эван смотрел на искрящую синим эфиром защитную сеть, отрезавшую привилегированную часть Олфинбурга, так называемый Золотой треугольник, от остального города, и понимал, что произошло предательство.

Дирижабли вражеского флота кружили под защитной сетью, как пойманные сачком стрекозы, не в силах вырваться из Золотого треугольника. Так не должно было быть — сеть должна была опуститься на Золотой треугольник еще до подлета дирижаблей, защищая короля и страну… Впрочем, защищая только короля. Кучка сиятельных возле короля — не равно стране.

Стрекотали зенитки. Гулко бухали бомбы, сбрасываемые с дирижаблей. Качались на ветру легкие челноки с наводчиками, спущенными из гондол на веревках — дирижабли не рисковали низко спускаться, старательно прячась среди разъедаемой эфиром завесы облаков. Большинство наводчиков уже были мертвы — они повесились на телефонных проводах, предназначенных для связи с гондолой, или просто выпрыгнули из корзин.

Облака быстро расползались в стороны — маги-погодники работали на износ. Остатки облаков цеплялись за оболочки дирижаблей и тут же сползали прочь, тая как сахарная вата. Люки большинства гондол управления дирижаблей были открыты — военные в форме Вернии сопротивлялись, но все же самоубийственно падали вниз на тротуары и так красные от крови. Эмпатическое оружие, включенное на полную мощность, не было разборчивым — ему было все равно, кого уговаривать пустить себе пулю в висок. Падали на мостовую как вернийцы, так и защитники в синих с золотом мундирах Тальмы. Мало кто мог сопротивляться — Эван видел, как в проеме люка одной из гондол замер мужчина, ногами отталкивая самоубийц назад. Было ясно, как день — он не продержится долго, обезумевшая толпа все равно вытолкнет его наружу в последний короткий полет.