Книга Рыжий и черный, страница 126 – Татьяна Лаас

— Спасибо, я потерплю — хочу дождаться Алистера и Лео.

— Вики, Эван не поймет… Ты напрасно заставляешь себя терпеть боль. Я активировал след Лео в песочнице — мы быстро найдем его. Алистер — лучшая ищейка…

Вик твердо сказала, пресекая все возражения Брока:

— И поэтому я дождусь Алистера и Лео. Я хочу убедиться, что все хорошо. — Она посмотрела на замершего с бумагой в руках Бейкера: — лучше подтверди эфиром соглашение, а потом отвези этих молодцов… Бейкера домой, а Нила на мозгоправку Марку.

Брок зло покосился на Бейкера и взял из его рук бумагу, быстро пробегаясь по ней глазами. Вик продолжила пояснять:

— Завтра в двенадцать, Бейкер, будьте тут. Приедут суперинтендант Блек или комиссар Хейг-Ренар, а так же репортер Эртон или кто-то еще — будет большой репортаж о площади и случившемся тут. Подумайте, чем сможете помочь местным жителям. И не коситесь так, я же сказала: проект совместный с герцогом. Основные траты возьмем на себя мы, леры Игнис, а вы лишь будете улыбаться и махать. И хоть один косой взгляд в сторону Байо — вы окажетесь на каторге.

Бейкер оскорбленно промолчал, изображая из себя поруганный закон.

Алистер пришел через четверть часа, когда Бейкер уже убрался к себе домой, а Нила на паромобиле дежурный констебль отвез в инквизицию к отцу Маркусу.

Следы Лео терялись сразу за площадью.

Усталый, с темными кругами вокруг глаз, хмурый Грег, с кипой документов в руках, пришел в девятом часу, когда госпиталь медленно готовился ко сну. Уже прошел ужин, от которого Лиз отказалась в полусне, уже был очередной вечерний осмотр, уже приходила медсестра, проводя Лиз необходимые гигиенические процедуры, уже навещала степенная, пожилая монахиня, адера Вифания, пожурившая Андре за глупые юношеские протесты против мира.

Тихо поздоровавшись с Андре и небрежно кинув документы на стол, Грег надолго замер у изножия койки, рассматривая спящую, очень бледную Лиз. Пальцы его что есть силы вцепились в спинку кровати — так хватается утопающий в спасательный круг. Грегу было отчаянно страшно и больно, и ведь показать это нельзя, нельзя высказаться, нельзя пожаловаться, нельзя хоть как-то облегчить свою ношу. Андре понимала его, как никто другой. Иногда так случается, что весь мир сужается до жизни одного человека, и все остальное уже неважно. В её жизни тоже так было, и однажды потеряв свою любовь — не из-за смерти, из-за его глупой лжи, что он неженат, она долго болела бессмысленностью своего существования. Она об этом даже Грегори не рассказывала — он тогда был далеко, в Ренале. Она потом медленно и старательно собирала себя по кусочкам, пообещав самой себе, что больше никогда такого не допустит. Она тогда столько всего не замечала, она тогда так отстала в своих знаниях, она тогда столько открытий, экспериментов, собственных ошибок, новых рунных цепочек пропустила, упиваясь своей болью и ею прикрывая свою лень, свое нежелание отпустить и двигаться дальше. Нельзя упускать жизнь, нельзя по ней плыть, нельзя стоять на обочине и ждать, что кто-то за тебя все решит и потащит радоваться. Надо наслаждаться каждым мигом и брать от жизни все, щедро отдавая в ответ свои эмоции, улыбки, радость, тепло общения. Надо согревать тех, кто рядом, и тогда они согреют тебя в ответ. Так тогда решила она. Какой вывод сделает Грегори, если богам будет угодно забрать Лиз, Андре не знала. Она только надеялась, что боги не будут так жестоки к брату. Андре видела — он готов был брать на себя боль Элизабет, он готов был дышать за неё, он готов был умереть за неё, если бы боги это позволили.