Книга Рыжий и черный, страница 99 – Татьяна Лаас

— Отец точно убьет… — Под эту оптимистичную фразу она открыла дверь в палату Лиз: — прошу!

В палате было прохладно — окно было настежь открыто, и с улицы вместе с сырым воздухом залетали звуки оживающего по весне города: пение птиц, шорох ветра в ветвях деревьев, перекликивания поездов на близко расположенном железнодорожном вокзале.

Лиз, бледная, но улыбчивая, отчего фонтанчик в сердце Грега просто взорвался теплом, полусидела в постели, спиной опираясь на подушки в белом неглиже и смешной короткой вуали белого цвета, украшенной цветами. Грег заторможенно понял, что это свадебная фата. Отец Маркус, крайне торжественно стоявший у изголовья кровати, мысленно ядовито возмутился: «Наконец-то!». Он улыбнулся, дождавшись, как все войдут в палату и закроют дверь:

— Други мои… В этот скорбный день…

Грега спас только фонтанчик в сердце, а у Брока такого не было — он побелел и вскинулся, тут же замирая под прилетевшим сразу всем мужчинам: «Любого, желающего поймать меня на лжи, прокляну!»

Вслух же отец Маркус продолжал как ни в чем не бывало рассказывать об истинной вере, расцветающей в сердцах только в минуты близости смерти, и о святой необходимости соединять любящие сердца перед неминуемой гибелью, дабы не подвергать их вечной разлуке… Закончил он весьма быстро:

— Грегори Эш Блек, согласен ли ты взять в жены эту прекрасную деву Элизабет Агнес Клер де Бернье и мирно проводить её в её скорбный путь?

Грег твердо сказал под волнение фонтанчика в груди:

— Да!

Отец Маркус словно и не ожидал другого ответа — он тут же продолжил:

— Элизабет Агнес Клер де Бернье, согласна ли ты взять в мужья этого мужественного офицера Грегори Эш Блека и позволить ему проводить тебя в последний путь, оставляя горевать о тебе на этой земле и ждать встречи на небесах?

Лиз вздрогнула от формулировки, Андре не сдержала смешок, отец Маркус вновь ядовито разродился: «Вы представляете — эта лера только пришла в себя, а уже беспринципно обдумывала, как обмануть инквизитора! И куда катится этот мир?»

Лиз все же нашла в себе силы сказать:

— Да!

Отец Маркус взял Грега за руку и вложил в его ладонь холодные пальцы Лиз:

— Объявляю вам мужем и женой! На все оставшиеся дни, дарованные вам богами.

Грег осторожно присел на кровать рядом с Лиз, и отец Маркус вмешался, напоминая:

— Можешь поцеловать свою жену…

Брендон кашлянул:

— А кольца когда?

Марк прищурился:

— Вот любишь ты все портить! Я, быть может, впервые в жизни провожу такой обряд — имею право на ошибку!

Брендон покладисто сказал:

— Понял, кольца потом.

Голова нестерпимо болела, даже сильнее, чем все заживающие после взрыва раны на теле. Хотелось взять и заорать на всю палату, на весь госпиталь, на всю планету: «Заткнитесь! Хоть на пару секунд! Хоть на миг перестаньте думать!» — только Марк понимал, что даже это его не спасет. Он, старательно улыбаясь, обвел взглядом палату, не в силах даже разобрать, где чьи мысли — они просто неотвратимо неслись на него сплошным потоком, как летит с гор сель, захватывая в плен громадные валуны, валя деревья и убивая все живое на своем пути. Так и чужие мысли корежили Марка, взрывая образами, словами, чувствами его голову, сдирая слой за слоем с его души, топя его сознание в общем непрекращающемся потоке. Он уже с трудом разбирал, где он сам, а где чуть завидующий, но желающий счастья Брок, где рассуждающий о новых татуировках на его теле Брендон, где еще не верящая в возможность полного исцеления, но страстно желающая жить Лиз, где просто наслаждающаяся моментом Андре… Он был одновременно на операционном столе, корчась от боли, он был наркотизатором, подходящим к пациенту и рассчитывающим дозу лекарства, он был спешащей с подносом, на котором стояли чайные пары, сиделкой, он был хирургом, ожидающим некоего отца Маркуса на перевязку, он был галдящей на ветке птицей, радующейся теплу, он был везде, и он был нигде.