Книга Ник и другие я, страница 26 – Татьяна Лаас

– Хорррррошо, - прорычал Перес, – Гром полностью на тебе. Но, учти, если что, я по полной спрошу с тебя!

– Понял, не дурак, – буркнул в ответ Утес и пошел паковаться – время уходит. На ходу он достал из кармана интер и позвонил Жердю: – Слушай, тут такое дело… Я занят, не ждите меня – езжайте сами. Я потом к вам присоединюсь в «Алой кошке»… И не лезь, куда не просят, я не маленький, сам справлюсь. Понял?... Пока…

Он убрал интер и привычно выругался себе под нос:

– Твою же мать, не было печали…

Утес сам вместо замахавшихся с работой техников проверил рабочие параметры ультры Линдро, быстро запаковался, включил камеру и, не опуская забрало шлема вниз, прыжками помчался прочь из пакгауза – время поджимало.

Темнело. Он так и не смог привыкнуть к длинным местным закатам. Там, где он родился, в уничтоженном Сороковом округе, ночь наступала почти мгновенно – юга́. Здесь же ночь кралась на тихих, медленных лапах сумерек. Зажигались в небесах звезды, правда, загадывать желание уже было поздно – первую он пропустил. Пахло по-осеннему – влагой и прелыми, старыми листьями. Десять лет назадльды сюда пришли в разгар золотой осени. Снег за лето стаял, обнажая старую, уже непривычную, старательно забытую жизнь. Рик как-то отвык от напоминаний, что оборотни зло, а вампиры еще хуже. Тут же глаз постоянно натыкался на полустертые граффити с нечеловеческими оскалами и беззащитными детьми, на надписи на дверях уцелевших магазинов «Нелюдям вход запрещен!», словно оборотни могли себе позволить шляться по магазинам вне гетто, на военные агитплакаты и прочие прелести ненависти между видами. Забавно, что люди дали названия разным проявлениям ненависти к отличающимся от них самих людям: расизм и нацизм, а вот вампиризм и оборотнизм у них обозначал совсем иное. И нелюдизм они тоже не придумали, считая это нормой. Оставалось надеяться, что это больше никогда не вернется. Хотелось верить, что новый мир основан не на притворном смирении, а, действительно, перерос ненависть, как это смогла Ник.

Достигнув разрушенного склада, Рик первым делом сунул нос в труповозку – туда уже перенесли останки душеедки. Раскрыв транспортировочный пакет и принюхавшись, он громко выругался куда-то в темнеющие небеса – одежда душеедки вполне узнаваемо пахла Ник. Это же надо! Запах пробивался даже через гниль. Поговорить с Лексом придется серьезно, крайне серьезно. Возможно, даже вампирским психам придется парня сдать, чтобы те подчистили Парре память. Не хотелось бы, Лин утверждал, что психи запросто могли и мозги пережечь, но допускать, чтобы тайна Ник выбралась наружу, было нельзя. У девчонки и без этого жизнь не сахар была.

Рик разрешающе хлопнул по плечу недовольного задержкой санитара и помчался дальше – ему еще место, где заклинило Парру, проверять. Заодно Рик прокручивал в голове, что тот же Лин и Мика кричали – если Парра был рядом, то крик всяко мог расслышать. Разговоры – сомнительно, а вот орал Мика громко, очень громко. «Сэээм!». М-да…

Как на зло, Парру заклинило в ультре практически у самого места смены душеедкой марионетки – на ржавом поручне массивного контейнера, из которого вывалились жестяные банки с уже просроченным томатным супом, еще болтались перекушенные наручники, которыми была прикована первая марионетка. Кажется, Зак забыл отдать ключи. Рик вздохнул: как малость, надо переговорить с Заком – что тот говорил, когда подчинился душеедке. Не дай боги, назвал душеедку Ник, а не Сэм. Мика-то точно только: «Сэм!» – и орал, причем Парра с этого места все прекрасно должен был слышать.