Книга Королевская кровь-12. Часть 2, страница 74 – Ирина Котова

Марина

4.30 по времени Инляндии

6.30 по времени Рудлога

11.30 Тафия

Я проснулась оттого, что кто-то горячий настойчиво тыкался мне в руку, в щеку.

— Боб, лежать, — проворчала я, отталкивая ладонью пса. Подтянув озябшие ноги под одеяло, укуталась с головой, повернулась на другой бок и ткнулась лицом во что-то мягкое и плотное.

Открыла глаза и долго соображала — почему я смотрю на выставленные в ряд плотные подушки, за которыми в темноте виднеется каменная стена. В отдалении звучали голоса, множество голосов.

Ощущение было странное. Я будто выспалась, но память подбрасывала что-то тревожное, яркое, как слишком реалистичный сон. Такое бывало… бывало, когда я летала!

Я развернулась к комнате, не сразу сообразив, почему она такая серая и маленькая, и увидела зависшую в воздухе огнептицу с крошечным кувшинчиком — в таких слала мне письма Ани. Боба тут не было — похоже, именно птаха пыталась меня разбудить. А за огнедухом, освещаемый его светом, на каменной лавке сидел напротив меня бледный капитан Осокин с обожженным, уже залеченным лицом и выжженными волосами.

Я заморгала, заторможенно протягивая руку вперед. Огнедух кинул мне кувшинчик в ладонь, закрутился и поднялся куда-то наверх. Осокин посмотрел ему вслед и едва заметно поморщился. А затем встал и включил свет.

В голове моей зазвучали слова «Марина Михайловна!» — и я тоже повернула взгляд вслед огнедуху.

Он реял под самым потолком, там, где ранее было малюсенькое зарешеченное окошко, а теперь зияла проплавленная дыра, в которую могла бы пролезть и лошадь. За дырой было темно. На потеках камня застыли вплавленные ручейки железа, и я как наяву увидела вчерашний вечер: как на мой птичий призыв в камеру врываются десятки привязанных моей кровью к замку и фортам огнедухов, собираясь в плотный огненный шар и проплавляя путь к свободе.

Я поежилась и села, вспоминая и все остальное — и поражаясь, насколько диким, действительно птичьим, словно непроснувшимся было мое сознание в ночном полете. Это пугало — то, что древняя, магическая часть меня брала надо мной верх, чтобы полететь к тому, с кем ей хотелось быть. Но и радовало — потому что не будь этой странной связи наших душ, нашего стремления друг к другу, и Люк остался бы под холмом навсегда. И я бы даже не знала, где его тело.

Осокин молча и устало смотрел на меня.

— Простите, Андрей Юрьевич, — сказала я хрипло, вынимая из кувшинчика пробку и вытряхивая на руку свернутое письмо.

Осокин покачал головой.

— Я понимаю, что вы неумышленно, Марина Михайловна. Как себя чувствуете?

Я прислушалась к себе — ничего необычного, только очень голодная.

— Все хорошо. Я давно вернулась?

— Около трех ночи. Залетели сюда в окружении десятков огнедухов, обернулись, сели на кровать, глядя сквозь меня. Было полное ощущение, что вы спите наяву. Я не решился вас трогать, позвал Тиверса, тот сказал, что с вами все в порядке, вы спите.

— Вы меня всю ночь тут ждали?

— А что мне оставалось делать? — спросил Осокин спокойно. — Крыльев у меня нет, ваша светлость. Мы с ним, — он кивнул в сторону зависшего под потолком огнедуха, — вдвоем вас ждали. Он около часа ночи прилетел.

Я подавила чувство неловкости.

— Затем, — продолжил он, — вы пожелали духам спокойной ночи и улеглись, даже не обратив внимание на то, что посланник пытается привлечь ваше внимание. И духи вернулись на башни и на форты.