Книга Наше единственное лето: второй шанс, страница 97 – Мира Ли

Сегодня она улыбнулась мне, когда я принес ей кофе. Одна мимолетная улыбка, а у меня внутри все перевернулось… Как же я скучаю!

(…)

Я вернулся в офис, чтобы забрать документы, которые будут нужны мне завтра с утра, и нашел спящую прямо в кресле Элю…

Перенес ее на диван, она даже глаз не открыла. А раньше просыпалась от каждого шороха и звука. Неужели так устает? Бедная моя.

Ее телефон хоть и тихо, но постоянно звонил. Это был Никита. Я отключил звук и убрал телефон подальше.

Ночью в офисе стало прохладно. Я принес ей плед из своего кабинета, она улыбнулась во сне и взяла меня за руку. Сердце замерло. О ком она сейчас думает и кому улыбается? Этому парню?

Как бы там ни было, я не смог уйти. Да и не собирался. Сидел и смотрел на нее, не веря, что она так близко, и что могу быть рядом.

Как же я хочу быть рядом с ней и тогда, когда наступит утро… Хочу, чтобы никогда и не было моего отъезда в США и нашего расставания, чтобы она никогда так не плакала и не страдала. Я хочу объяснить ей все и просить прощения, пока ей не станет легче… Если бы я только знал, что все еще не безразличен ей, я бы мир перевернул… если бы я только мог узнать, что она на самом деле чувствует…

Я перевернула последнюю страницу толстой тетради и легла на пол.

Уже наступило утро, за окнами было светло и морозно.

Спать мне совсем не хотелось, меня переполняли эмоции. Сердце стучало как сумасшедшее.

Его отец, как жестокий сценарист, вмешался в наши совсем юные жизни и смог найти слабые места. Когда тебе восемнадцать, ты готов верить всему, что говорят «взрослые» и сомневаться в том, что ты можешь хоть что-то изменить.

Двенадцать лет я ненавидела обстоятельства, которые заставили нас с Даней расстаться. Двенадцать лет я мучила себя вопросом: любил ли Даня меня? Двенадцать лет где-то глубоко внутри я мечтала вернуть то наше теплое и ласковое лето…

Я никогда не думала, что задавая тысячи раз эти вопросы, однажды получу на них ответы. Исчерпывающие, искренние, оголяющие до беззащитности всю Данину душу и меняющие отношение ко всему, произошедшему с нами.

Смогла бы я когда-нибудь дать ему прочитать свои дневники? Нееееет! Точно — нет! А он дал, потому что только так мог объяснить мне все. И потому — что хотел объяснить мне все.

Жутко захотелось к Дане! Прижаться к нему всем телом до сведенных рук, смотреть в его невероятные серые глаза, целовать его, говорить какие-нибудь глупости…

Я разглядывала потолок и улыбалась, понимая, что все, что я чувствую и чувствовала — взаимно. По-настоящему взаимно!

— Эля? Все в порядке? — на пороге стоял остолбеневший папа, заставший свою дочь на полу в позе звезды с совершенно идиотской улыбкой.

— Все отлично, папочка! — подскочила я.

— Ээээм, завтрак готов, — с сомнением разглядывая меня, сказал он. — Приходи…

Я наскоро умылась и уселась вместе с родителями за стол.

— Ого! Как тебя работа вдохновляет и мотивирует! — с улыбкой заметила мама, наблюдая, с каким энтузиазмом я уплетаю гренки с яичницей. — Всю ночь проработала, а такая активная и… естественно, голодная, — она подложила мне еще две гренки.

— Мам, пап, я сегодня в Москву возвращаюсь, — с набитым ртом сказала я, и родители, замолчав, переглянулись.

— Что-то случилось? — обеспокоено спросила мама. — Ты, вроде, собиралась еще день побыть.