Онлайн книга «Смерть в наследство»
Ната совершенно права — это великое счастье! Огромное счастье, что он не прожил жизнь рядом с чужим человеком, годами барахтаясь и все глубже и глубже погружаясь в липкую, похожую на остывшую овсяную кашу массу мелких обид, непонимания, пустоты, бесконечной полярности несовпадения двух посторонних друг другу людей, живущих почему-то вместе! Мучался, терпел, чувствуя разъедающую, как ржавчина изнутри, вину за то, что не любит и не хочет женщину, ждавшую его из грязно-кровавого месива всех войн, которые он прошел. И однажды, устав от всего неизвестно до какой степени, он бы выбрался из этой овсянки и ушел, испытывая еще большую вину, теперь уже за то, что не справился, и огромное облегчение, подогревающее эту самую вину. А потом годами бы вытаскивал себя из этого чувства! Но это, что было бы и, слава богу, не случилось с ним, слетело с его души сейчас, легко, как шелуха, сдуваемая ветром. И нет да и не было никогда в его жизни никого, кроме этой женщины! Все просто! Это все очень просто! У каждого из нас внутри есть некий камертон, настроенный на родного человека. Ты живешь и не знаешь, кто он, где он, но камертон звучит, всегда точно определяя — это стекло, и это стекло, и это. И ты принимаешь тех, с кем сводит тебя жизнь, потому что бог его знает, как звучит хрусталь, ты же не слышал никогда, ну чувствовал, ну ощущал, но ведь не слышал! И вдруг — бзынь-нь! И все! И нет больше вопросов и ответов, и никаких «возможно» и «может быть». Есть единственный, совпадающий с тобой полностью тон. Все очень просто! Главное, чтобы в тебе самом не было трещины и вы звучали в унисон! «Все остальное просто хрень! Ну, вот так сложилась моя дорога к ней!» — подумал, засыпая, Кнуров. Ника проснулась от жары и от тревожного, непонятного сна, который обычно не можешь вспомнить, проснувшись. Ей было жарко и неудобно, она чувствовала себя бабочкой, укутанной в горячий кокон. Она попыталась вытащить руки из-под одеяла и замерла, увидев спящего рядом Кнурова. Он открыл глаза. Они смотрели друг на друга, пережив в эти несколько мгновений всю свою жизнь, ту, что уже прожили порознь, и ту, что еще проживут, даст бог, вместе. Что-то такое, что доступно только Небесам и влюбленным. И, не сговариваясь, одновременно потянулись друг к другу, встретившись на полдороге в таком поцелуе, после которого может быть только продолжение, — горячем, безумном, отбирающем все силы! Притом что сейчас понял про нее, про себя, про них двоих, Кнуров оказался не готов к тем чувствам, обостренным ощущениям, которые обрушились на него, ошеломив накалом. Как-то одна из его подружек сказала ему: «Когда ты со мной трахаешься, мне всегда хочется назвать тебя «товарищ Дзержинский». Ты контролируешь все, Кнуров, даже свое удовольствие!» И это действительно было так. Всегда. С самого первого своего сексуального опыта в подростковом возрасте он контролировал все, от первого поцелуя до элегантного ухода после секса. До этой женщины! Какой на хрен контроль?! Нет, конечно, с того момента, как он ее увидел, она будила в нем все мужские инстинкты, и он тысячу раз думал, как у них все могло быть! Как у каждого нормального, здорового мужика, с воображением на эту тему у Кнурова все обстояло в полном боевом порядке. Оно и понятно, конечно, — настоящему коту всегда март! Но он жестко обрывал все свои эротические фантазии, связанные с Никой, понимая и боясь того, что она перевернет все в нем и в его жизни. «Кретин! Да хоть перевернет, хоть уканопупит на хрен, какая, к чертям собачьим, разница?!» Вот здесь и сейчас, забыв обо всем на свете, и в первую очередь о каком-то там контроле, о том, что надо бы не торопиться, чтоб не напугать ее и себя заодно, он рвался вперед, сходя с ума, чувствуя и переживая только этот момент и то, что он вокруг нее, в ней, с ней! Выше, выше, несясь к неизвестности и крепко держа ее в объятиях, точно зная, что если они будут порознь, то просто помрут! Все стихии вместе — землетрясения, ураганы и черт его знает что еще — подхватили его, вместе с женщиной, которую он нашел, наконец, подняли куда-то в звенящую неизвестность, поближе к Богу, и бросили вниз, забыв предупредить, что смерть бывает сладкой, высокой и обновляющей, оставляя за собой отголоски взрывов-воспоминаний в теле, в разуме, в жизни! Через провалившийся куда-то отрезок времени, с удивлением обнаружив в себе какие-то силы, Сергей перевернулся на спину, не выпуская из рук Нику. Уложив ее сверху себя, он неторопливо поглаживал по горячей спине. — Что делают твои руки? — спросила она, жарко дыша в его ключицу, куда уткнулась лицом. — Изучают территорию, — усмехнулся он и погладил ее попку. — Понятно, путешествие Гулливера. Он повернул голову и поцеловал ее в висок. — Ты не испугалась? — спросил шепотом. — Не успела. Ты же как в бою — пришел, победил, а потом увидел! — Не-ет! — протянул он самодовольно. — Сначала все-таки увидел, а потом уж и победил! — И как часто можно такое проделывать, но чтобы остаться при этом в живых? — Чтобы нам остаться в живых, это надо проделывать как можно чаще! Она помолчала, посопела в его ключицу, щекоча своим дыханием. — Может, у нас так невероятно получилось, потому что у меня это в первый раз? Он перевернулся вместе с ней на бок и заглянул ей в глаза. — У меня тоже первый раз! Так — первый! Но мы на всякий случай проверим. — Как? — спросила Ника, стараясь загнать назад навернувшиеся от переполняющих ее чувств слезы. — Экспериментальным путем! Он поцеловал ее в переносицу, в веки, снимая губами так и не удержавшиеся, пролившиеся слезы. И все повторилось! И повторялось еще, до самого утра. Они смеялись, шутили, рассказывали друг другу что-то о себе, шептались, целовались, прерывая разговоры и снова погружаясь в сумасшедшую отстраненность любви от всего мира. Поминутно целуясь, уже перед самым рассветом отправились на кухню, почувствовав приступ голода, приготовили какую-то еду, а вернувшись, начали сначала. Часов в десять утра позвонил дедушка на домашний телефон Кнурова, он нажал громкую связь на аппарате, стоявшем на тумбочке, возле кровати. Оторвать руки от Ники он никак не мог. — Доброе утро, — поздоровался Василий Корнеевич. — Надеюсь, что никого не разбудил. Вы уже не спите? — спросил он. |