Книга Адептка второго плана, страница 96 – Надежда Мамаева

Последним словам ба вторил удар колокола, ознаменовавший начало нового занятия. На этот раз по бестиологии. Лекцию вел профессор Дроуз, и был он явно не теоретиком… Худощавый, в колете и сапогах, с целым арсеналом манков и зачарованных веревок на поясе. Его мальчишески-любопытные глаза под седыми бровями скользнули по адептам оценивающе и чуть насмешливо.

И, что-то мне подсказывало, этот маг из породы тех, кто при виде опасной реликтовой твари, которая во всех фолиантах подписана как: «Дюже страшная, рекомендовано не встречаться, а если довелось – то бежать!» – обязательно схватит ее. Хотя бы ради того, чтобы проверить, из-за чего та столь грозна. Причем мало того, что цапнет, но еще и умудрится сделать это так, чтобы бестия не цапнула в ответ! А потом обездвижит ее, свяжет и будет совать в нос каждому встречному-поперечному, чтобы и те восхитились этой прелесть какой гадостью.

Благо пока была лекция, и мы вынужденно восхищались хелицерами и педипальпами исключительно теоретически. Скрипя перьями и скрепя сердца, наполненные если не искренним отвращением к пустынной йрывке.

На миг представила себе, как могла бы проходить практика нашей группы под руководством Дроуза… Воображение враз нарисовало топи, где на много миль вокруг ничего съестного, кроме нас. На этом я решила, что лучше не загадывать наперед, а разбираться с проблемами по ходу, да и раньше времени в зубы не заглядывать. Вот когда положат челюсти бестии на парту, тогда и буду описывать число клыков и резцов, составляя формулу.

А пока же – слушать и выводить литеры на бумаге и запоминать-запоминать-запоминать… Ибо своей любовью к бестиям Дроуз добился главного: мы все отлично усвоили, что без знания его предмета нам не выжить. А выводок жалохвостых гигантских хвасин может быть поопаснее вооруженного отряда троллей.

Впрочем, все бестии разом вылетели у меня из головы, едва раздался звук колокола, ознаменовавший окончание занятия. Слаженной адептской толпой поднялись со своих мест, запихнули писчие перья, чернильницы и листы в сумки и поспешили променять пищу духовную на телесную. И местом этого обменного пункта служила столовая.

Правда, пока шла до нее, убедилась, что настоящий призрак – всегда невозмутимый. И всегда истерик. В общем, невозмутимый истерик – как и всякий живой человек. Так что по этим показателям моя ба была живее очень многих моих одногруппников. И сейчас занималась тем, что доводила меня если не до гроба, то до злого (ибо зверски голодного) состояния. Вильда щедро делилась со мной своим накопленным негодованием. Дескать, приходится тратить время на занятия, в то время как следовало бы с пользой!

– Далось тебе это хранилище, – выдохнула я, сверяясь с листом, на котором было мое расписание. Если верить ему, то после обеда мне предстояло самое трудное —тренировка. То, что я из-за болезни благополучно пропускала и в школе, и в универе. И вот, кара настигла меня. Пусть и книжная, но все же.

– Не мне, а нам! – поправила Вильда и сварливо добавила: – Это супружеский долг или деньги допустимо еще не отдавать. Но долг кровной мести терпеть не может!

– А я голод, например, не могу терпеть, – заметила на это призрачной. – А ректор – не терпит пропуски… Вот такие мы все разные и нетерпеливые… До вечера не потерпишь? Раз столько веков ждала? – поинтересовалась у Смерти.