Книга Вор, страница 133 – Роннат

На всё ушло на удивление мало времени. Вещи как будто специально лежали в нужных местах и сразу попадались на глаза.

Севир остановился у камина. На полочке валялся отцовский перстень – дар богини. Быть может, самая бесполезная для покойника вещь. Севир мотнул головой, отогнав злые мысли, и решительно направился на выход, но всё же остановился у дверей и оглянулся через плечо.

Тело отца всё так же лежало на полу. У Севира защипало в носу от подступающих слёз, но он не позволил им пролиться, вспомнив каждый удар, оскорбление, синяк и укус плети.

Севир подбежал к камину, схватил перстень, выскочил в коридор и плотно закрыл за собой дверь.

«Не дождётесь, – подумал он. – Стану я по нему слёзы лить, как же… Отцом он был дерьмовым, вот. И дерьмовым правителем. Никто по нему плакать не будет. Мать ещё порадуется. Да. Я их спас. Хоть и не помню как… А если я ему что-то сказал, мог ведь сказать? А если я убью кого-то ещё?

А богиня простит отцеубийство? А кражу дара?»

В голове вспыхнуло воспоминание: девочка в радужном платье, с чёрными волосами. Разноглазая. Однорукая. Быть может, мёртвая. Бесценная.

Он закусил губу. Богиня никогда его не простит. Это и есть наказание. Или только его начало.

У охотничьей конюшни Севир переоделся. Конюх крепко спал, похрапывая и бормоча что-то похмельное и неразборчивое. В другое время следовало бы приказать, чтобы бездельника выпороли, но сейчас Севир был благодарен такому совпадению. Он взял охотничий арбалет, не забыл набить чересседельные сумки кормом для лошади и выехал за ворота. Севир накинул капюшон и направился прочь из Илассета.

Корабль стонал и кряхтел, жалуясь на сильный ветер. В трюме пахло специями и ржавчиной, зерном и крысами, духами и человеческим потом.

Морские блохи – в основном мальчишки лет пятнадцати – отсыпались на лежаках после тяжёлой, штормящей ночи. Искатель тихо сидел в своём уголке, молитвами пытаясь унять тошноту. Качка бросала то вверх и вниз, то из стороны в сторону, то вперёд-назад, да ещё эти запахи, а пища! Всё, чем здесь кормили, просилось из желудка обратно. За всю жизнь в храме Искатель ни разу не пожаловался на скудность обеда, но на рабовладельческом судне он едва находил в себе силы проглотить даже маленький комок той серой, вязкой и комковатой жижи, названия которой он не знал.

И даже эту мерзость приходилось отрабатывать. Пусть Искатель и не смыслил ничего в узлах и шлюпках, но тряпка и швабра были одинаковы: что на суше, что на море. Разве что чистить теперь приходилось не пыльные полки и грязные полы. Нет-нет, ему поручали отскребать соль с палубы и налипших моллюсков с досок. Труд отвлекал от грустных мыслей и чем-то напоминал о почти забытом детстве, когда Искателя точно так же гоняли и ругали по поводу и без, такого же безымянного, каким он был и сейчас.

Искатель посмотрел на зудящие от соли руки. Кожа около ногтей шелушилсь, ранки кровоточили, ногти трескались. На ногах дела обстояли ещё хуже: кожа слезала пластами, незаживающие язвы горели огнём. Губы и веки воспалились, поэтому и спать, и бодрствовать, и пить, и есть было больно.

Всему виной соль. Искатель подумал, что вряд ли когда-либо ещё добавит её в пищу.

– Эй! – окрикнул его помощник капитана. – Тебе велено не выходить на палубу два дня, усёк?