Книга Потусторонним вход воспрещён, страница 223 – Екатерина Ландер

— Приехали. Наша.

Мы спрыгнули на дорогу, а троллейбус удивительно бесшумно заскользил дальше, быстро растворяясь в толчее перекрестка.

Вася повел меня вдоль оживленной улицы, мимо современных магазинов, пекарен и аптек, втиснутых в первые этажи старинных зданий. Мимо поворотов в укромные дворы и переулки. Мимо замызганных подворотен и усталых парадных. Суета и многолюдность удивительным образом граничили тут с уединенностью и забвением.

Наверное, где-то поблизости бродил Раскольников из романа Фёдора Михайловича, решаясь на убийство старухи-процентщицы или после, когда клад уже был спрятан в одном из дворов возле канала Грибоедова. [86]

Я не могла подобрать слов, думая, с чем именно это связано, но ясное ощущение двойственности всего происходящего не покидало голову. Точно два мира — настоящего и прошлого — схлестнулись в один миг, да так и застыли окоченевшей в янтаре мухой. Приспособились. Научились соседствовать друг с другом.

Справа растянулись желтые арки гостиного двора.

— Апрашка, — пояснил Вася, уловив мой интерес. — Рынок. Апраксин двор [87].

— Долго еще? — Я зябко поежилась. Не то чтобы я была из мерзлявых, но долгой прогулки пешком все-таки не ожидала.

— Почти пришли. Хочу кое-что тебе показать.

Возле узкого высокого дома с башенкой и лепными головами медуз под карнизом мы свернули в неприметный переулок, прошли его насквозь и вынырнули из-под арки галереи с другой стороны.

Тут же ветер усилился. Я огляделась и поняла: мы возле канала. В стороне, у излома набережной, его пересекал ажурный пешеходный мостик. Подъем с каждого берега охраняли статуи огромных златокрылых львов-грифонов. В пастях они держали ванты моста, над головами зависли круглые матовые плафоны ламп.

На мостике и мощеной дороге возле него топтался народ. Многим хотелось сделать фото, встав между крылатыми гигантами.

Меня вдруг охватил совершенно детский восторг:

— Тот самый, Банковский! Я читала про него! Случайно попалась статья про канал Грибоедова. Я читала про Петербург Достоевского. А тут эти скульптуры. Сразу запомнились. А еще с Банковским мостом связана одна очень романтичная легенда.

— Какая же? — спросил Вася. И я изумилась и растрогалась, поняв: интересуется не из вежливости, искренне.

— Только не смейся, — заранее предупредила я. — Грифон — это ж символ богатства, хранитель золота. Но еще, говорят, здешние грифоны отлично проверяют чувства влюбленных на прочность. Если подняться вдвоем на вершину моста и встать лицом к каналу, распахнув руки, а потом зажмуриться, то охватывает чувство полета. Это значит, любовь по-настоящему сильная.

Продолжая рассказывать, я подошла к одной из скульптур, привстала на цыпочки, чтобы дотянуться до золоченого крыла, и, оступившись, чуть не клюнула грифона носом. Ойкнула и прислонилась щекой к большому твердому боку. Погладила мощную когтистую лапу. Почудилось на миг, будто бок скульптуры теплый, живой. Но только на миг.

— И раз в сто лет, ночью, грифоны оживают, отрываются от моста и делают почетный круг над городом. С того момента никакая серьезная опасность не грозит его жителям весь ближайший век. Вот такая милая, ни к чему не обязывающая сказка.

— Почти как Эсхил и Геродот, — невпопад отозвался Вася, гладя толстый изогнутый хвост скульптуры.