Книга Последний проблеск света, страница 20 – Клэр Кент

— Может.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на его лицо в оранжевых отсветах пламени. Он наблюдает за мной. Не улыбается, но в кои-то веки не выглядит мрачным.

— Может, когда мы будем старыми, то снова пойдем в поход, и леса будут зелеными, наполненными насекомыми, птицами и сверчками. Кроликами. Белками. Енотами. Опоссумами.

— И оленями, — хрипло бормочет Трэвис.

— И оленями. Раньше их было так много, что они бродили даже по нашему району. Подходили прямо к заднему крыльцу и жевали цветник моей бабушки, — я хихикаю. — Она так злилась. А я тайком выходила с утра и бросала им яблоки.

— Не надо было их кормить.

— Знаю, — я бросаю на него притворно мрачный взгляд. — Но они были такими миленькими, когда уминали яблоки, — я глубоко дышу, окруженная спальным мешком, теплом от огня и тьмой ночи. — Послушай насекомых. Я думала, что больше никогда их не услышу.

Мы оба долго слушаем. Через несколько минут я поворачиваю голову, чтобы посмотреть, что делает Трэвис, и замечаю, что он отворачивается от меня.

Я гадаю, о чем он думает.

Скорее всего, я никогда не узнаю.

Он не тот мужчина, который впускает других к себе в душу.

— Спой еще раз.

Его прямолинейные слова меня удивляют, и мой взгляд невольно снова взлетает к его лицу.

Его выражение непроницаемое, но теперь он смотрит мне в глаза.

— Спой еще раз, — повторяет он, и его тон смягчается почти до мольбы.

Так что я пою. Я снова пою песню, лежа и глядя во тьму надо мной.

Есть нечто странно зловещее в звуках моего голоса под открытым небом. В смысле старых, знакомых слов. Мой голос несколько раз срывается на последних строчках.

«Сердце сердца моего, что бы ни случилось.

Будь по-прежнему моим Видением, О Правитель всевышний».

Когда я заканчиваю петь, мы оба не говорим ни слова, так что мой голос словно задерживается в воздухе, смешиваясь с другими звуками ночи.

Я думаю о том, что чувствовала, когда пела эту песню в детстве. Иногда я чувствовала присутствие, поднимавшееся во мне, воспарявшее, тянувшее так, будто моя душа устремлялась в небеса.

Я больше не верю в эти слова. Я больше не верю в Бога, который заботится обо всех нас. Я не могу представить, чтобы кто-то о нас заботился.

Любимая песня моей бабушки, может, по-прежнему прекрасна, но в ней больше нет смысла. Только не после всего случившегося.

Или, может…

Может, сейчас она значит еще больше.

Гимн веры во времена конца света.

Я засыпаю под тихий хор насекомых, которые, как я думала, погибли навсегда.

Глава 3

Я не просыпаюсь, пока не чувствую, как кто-то аккуратно трясет меня за плечо.

— Моя очередь? — мямлю я, сразу понимая, где я и что происходит.

— Да. Если ты нормально себя чувствуешь, — Трэвис склоняется надо мной. Я вижу его в свете костра. На нем до сих пор нет рубашки.

— Я в порядке, — я неуклюже выбираюсь из спальника и сажусь на камень, где ранее сидел он. На земле стоит полупустая бутылка воды, которую он, наверное, потягивал, так что я тянусь к ней и делаю несколько глотков, стараясь окончательно проснуться.

Он уходит в темноту. Пописать, наверное. Затем возвращается и опускается на спальник, положив дробовик и нож в пределах досягаемости, затем расстегивает спальник и небрежно накрывается верхней частью.

Полагаю, он не хочет застегивать молнию, чтобы в случае необходимости суметь быстро вскочить на ноги.