Книга Ты не верь, что слюбится, страница 38 – Екатерина Васина

— Яра. — голос Алана прозвучал очень нежно.

У нее сейчас по венам должен огонек разлится. Но вместо этого Ярослава ощущала лишь то, что капли падают ей за шиворот. В одном ботинке откуда-то взялась вода. Но это она исправила взмахом руки.

Жалко, что с эмоциями так нельзя.

Они и до этого целовались. Несколько раз. Такие невинные поцелуи то в щеку, то в губы, но совсем легкие. Правильные.

Алан склонился ближе: спокойно, мягко, как всегда. У Яры мелькнуло, что так изображают поцелуй перед тем, как жених уезжает спасать мир. Ну а невеста будет ждать его, сидя у окна.

Проблема в том, что ведьмочка не из тех, кто сидит и ждет. Она скорее покажет фигу и сама поскачет следом. А то и обгонит.

Его губы коснулись её губ — мягко, уверенно, почти нежно.

Яра не отпрянула. Ну конечно. Они же помолвлены. Не через год, так через два поженятся. С чего бы ей шарахаться от поцелуя?

Но… ничего не вспыхнуло. Ни жара в груди, ни дрожи в коленях.

Поцелуй получился правильным. Слишком правильным. Как вежливое «доброе утро» между людьми, которые знают, что должны быть близки — но всё ещё чужие.

Яра первой отстранилась, чувствуя, что под куртку проник ветер. Так что теперь мурашки уверенно маршировали по рукам и спине, но вовсе не от поцелуя, а от холода. Как интересно, она всегда считала, что поцелуи могут согреть.

— Яра, ты самая чистая и невинная ведьма на свете. — Алан прижал ее к себе, точно старался закрыть от ветра. — А я самый терпеливый жених на свете. Ты же в курсе, что не обязательно ждать свадьбы?

— М-м-мг-м-м.

— Доходчиво. — вздохнул колдун. — Поехали, отвезу тебя домой. И поеду к себе. Один. Опять.

"Сначала был лес. Высокий, чужой. Деревья — чёрные, как обугленные кости. И тот же привкус магии, что и в заброшенном доме. От него дрожь пробегала по рукам.

Жар-Птица. Вся в золоте и багрянце, сияющая как закат, как детская сказка. Алые глаза, похожие на рубины, внезапно потухли.

Она вспыхнула. Не как свет — как память, сожжённая дотла. Жар волной прокатился по лесу, вместе с пламенем, вырвавшимся из её груди."

Яра проснулась с воплем, села резко — сердце колотилось где-то под горлом. Капли пота скатывались со лба, как будто она и впрямь очутилась среди пепла сгоревшей волшебной птицы.

Дверь распахнулась, впуская свет, встревоженных родственников и Баюна с Матвеем. Последний вбежал с дубинкой, украшенной шипами-стразами — последний писк моды среди домовых.

— Яра!

— Что случилось⁈

— Кошмар?

— Ты влюбилась в другого?

Последний вопрос завис в воздухе. Хана смутилась:

— Ну мало ли! Может, дошло… и заорала.

— Совсем, что ли? — Яра крутанула пальцем у виска.

Кошмар уже поблёк, хотя глаза Жар-Птицы всё ещё стояли перед мысленным взором.

Вся родня стояла и смотрела. Ведьмочка откашлялась, постаралась улыбнуться так, чтобы было видно, что извиняется.

— Прошу прощения. Правда кошмар приснился.

— Кошмары тебе не должны сниться, — заявил Баюн. Голос его звучал почти сердито, как у взрослого, которого разбудили среди ночи. — Я рядом.

Он запрыгнул на скрипнувшую под его весом кровать, понюхал ведьмочку. Мех Баюна пах дымом, ромашками и чем-то древним, родным.

Глаза кота вспыхнули золотисто-зелёным, шерсть встала дыбом, отчего Баюн стал похож на шар.

— Не было кошмара, дорогая моя. Как там говорят у вас, у молодёжи? Зуб даю?