Книга Кровавый принц, страница 154 – Нина Линдт

Поэтому Люме убил всех на глазах у Бенжамина и только потом, когда разрушил все его надежды, мечты, любимых, отрезал колдуну голову. Он надеялся получить болезненное удовольствие от отчаяния и боли другого.

Но легче не стало.

Поставив голову колдуна на стол, принц отослал прочь всех своих воинов. Он хотел побыть один в этом доме, среди трупов тех, кто был семьей. Кто любил друг друга.

Пустота внутри расширялась и росла. Она грозилась раздавить его своей свинцовой тяжестью. Люме не возражал. Он вдруг понял, что живет бесцельно и напрасно. Его никто не полюбит. Потому что он никто.

И чудовище, перед которым дрожали все, вдруг потеряло гордую осанку и агрессивную поступь. Он прошел к стулу и устало рухнул на него. Снял свою железную перчатку, запустил пальцы в волосы и закрыл глаза. Там, внутри, в темноте, сидел маленький испуганный мальчик, который до этого лишь размахивал палкой и бил все вокруг, лишь бы не думать.

А теперь Люме смотрел на него и понимал: вот этот ребенок – это все, что есть в нем настоящего. Все остальное – это железный доспех, прикрывающий страх и уязвимость.

- Отец никогда не полюбит тебя, идиот. Никогда… ты обманывал сам себя… лгал самому себе… ты трус, мерзкий Люме. Трус и убийца, - зло прошептал он себе.

По столу к нему тек тонкий ручей из крови. Люме смотрел на него и понимал: надо что-то делать. Надо вырваться из этого плена, надо посмотреть себе в глаза. Это было страшно, но это нужно сделать. Он не может больше гнаться за призрачной и безумной мечтой, реальность такова, что отец не изменится. Но как противостоять ему? Как восстать? Люме боялся отца, одна мысль о споре с ним внушала ужас.

А если не спорить? А просто… убить?

Люме зажмурился при одной мысли, что приблизится к отцу, чтобы поднять на него руку. Но разве так не убьет он все свои страхи и ужас? Не сможет, наконец, попробовать узнать себя, стать и быть тем, кем хотелось бы ему, а не отцу. Да он еще не знает, как это – быть кем-то другим. Но если убьет отца…

- Только если убью. Докажи, Люме, что ты способен хоть на что-то самостоятельное. Докажи, что не боишься больше. Докажи, что чего-то стоишь…

Он сжимался и сжимался, как от боли или ужаса, но говорил это сам себе. Нужно преступить через эту преграду. Нужно сломать эту стену. Вырвать цепь. Свобода возможна только со смертью отца.

Его бросало от решимости до ужаса, мысли хаотично перепрыгивали одна через другую. Он бредил, потому что не имел возможности даже проверить сейчас свою решимость. Если бы отец сидел в соседней комнате, сейчас у Люме хватило бы ярости и обиды, чтобы наброситься на него. Но что будет с его яростью, когда он прибудет в Барселону?

Люме вскочил в гневе, оттолкнул стол, тот опрокинулся, голова с мягким шлепком упала на пол и покатилась.

Не хватит ему смелости.

Люме ненавидел себя и презирал, но понимал, что против отца не сможет сделать ничего. И оставалось только одно. Уничтожить игрушку отца. Себя самого. На это его смелости должно хватить. И разве это не будет лучшим выходом? Ведь по-хорошему он тоже не заслуживал жизни. А со смертью становился свободен. Да…

Люме возбужденно окинул взглядом дом в поисках возможности покончить со своим рабством. Как лучше разделаться с самим собой?

- Тебе меня больше не достать, отец. Я достаточно послужил тебе. Хватит. Я хочу покоя. Хочу темноты. Да! Темноты… небытия… Свободы!