Книга Пять попыток вспомнить правду, страница 133 – Ульяна Муратова

Тюрьма — это действительно наказание, и какими бы приемлемыми ни выглядели условия, именно монотонность и гнетущая рутина, которую невозможно изменить — самое тяжёлое. Знание, что беспросветное завтра ничем не будет отличаться от тягостного сегодня, вчера или послезавтра — безумно угнетает.

Но я не разрешила себе хандрить. Поднялась с нар, улыбнулась Ирвену, освежилась, переоделась в чистое, и оказалось, что всё не так плохо.

Если бы не муж, не наши разговоры, не возможность просто смотреть друг на друга и держаться за руки, я бы скатилась в пучину тоски. Однако рядом с Ирвеном даже тюрьма не казалась настолько уж дрянным местом.

Вчера Бреур так и не дал о себе знать, следовательно, нас ждал судебный процесс. От одной только мысли о нём начинало ломить зубы. Получится ли утаить на суде, что я — чужемирянка? Вряд ли. А значит, Ирву нужно заранее рассказать об этом родным. В том числе и Десару, который вряд ли после этого сможет мне доверять. На допросе-то я промолчала…

Неужели пора смириться с тем, что никакой тайны уже нет? Боллары будут молчать, чтобы не подставлять Бреура, Блайнеры будут молчать, чтобы не подставлять Ирвена, но разве можно рассчитывать, что так продолжится вечно?

Голова гудела от роя мыслей, жалящих осами, и по всему получалось, что я зря промолчала на допросе. Но если бы открылась, то это негативно повлияло бы на мужа — ведь он-то ничего не сказал!

В итоге искусала губу в кровь и извела себя окончательно. Ирвен пытался меня успокоить и говорил, что следующий ход за Бреуром, от его решения мы и будем отталкиваться. Муж также утешал тем, что никто из безопасников не спрашивал о моём происхождении, так что они сами виноваты. Пусть следующий раз начинают с вопросов: «Вы чужемирянка? Случалось ли вашему духу занять чужое тело? Нет ли желания попрогрессорствовать и тяги изобрести пельмени и оливье?»

С другой стороны, быть чужемирянкой — не преступление. Преступление — скрывать этот факт от властей, следовательно, рассказав безопасникам, я бы только подставила мужа, а ему другое обвинение к уже имеющемуся сейчас точно не нужно.

Куда ни кинь — всюду клин. Или, как здесь говорят, куда ни ступи — везде шипы.

Мы с мужем ждали, что нас вызовут в суд, но этого всё не случалось и не случалось. Когда наконец за нами пришёл тюремщик, я уже настолько переволновалась, что устала переживать и ощущала себя до странного оцепеневшей и равнодушной.

— К вам посетитель, — пробормотал полуденник и открыл нашу камеру.

Извилистые коридоры тюрьмы ни капли не изменились за прошедший день, и наши шаги отдавались в них гулким эхом. Ирвен держал меня за руку, слегка поглаживая ладонь. Решение на этот раз довериться ему пришло само собой. Пусть расскажет или умолчит о моём происхождении, пусть его правозащитник сцепится с их стряпчим в суде, пусть муж хоть прибьёт Бреура прямо в зале заседания у всех на глазах, мне уже всё равно.

На удивление, нас привели не в суд, а ту же самую комнату для свиданий на шесть столов, где уже ожидали знакомые лица. Практически тот же состав, только вместо Кима с нашей стороны присутствовал Десар. Он с любопытством изучал Болларов, особенно много внимания уделяя Кайре, которая в ответ бросала на него уничтожающие взгляды, что, впрочем, его лишь забавляло.