Книга Девичник в космосе, страница 120 – Виктория Серебрянская

— Дочитала? — вдруг раздался голос Шрама, вырывая меня из водоворота тоскливых мыслей.

В голосе буканьера сквозило осуждение, а в глазах плавилась настороженность. Мол, было бы ради чего не спать по ночам. Я вздохнула и не сумела справиться с горечью в голосе:

— Дочитала. Но лучше бы я никогда и не видела этого дневника. Это ужасно. Они все постепенно начали сходить с ума, запертые и обреченные. И моему соотечественнику пришлось воспользоваться синтезированным другим ученым-фарном смертельным газом, чтобы оборвать их мучения.

Непроизвольно в конце я всхлипнула. Буканьер быстро пересек комнату, развернул стул вместе со мной к себе, присел на корточки и положил мне на колени ладони:

— Оля, не бери в голову, это было очень давно. — Теперь в сиреневых глазах было лишь сочувствие и участие. — А вообще, если покопаться, то таких историй миллион. Загубленные жизни ученых и тех, кому не повезло стать подопытными черных генетиков, ковром устилают путь взаимоотношений Альянса и модификантов. И к счастью, большинство трагедий уже давно позади. — Шрам вздохнул и словно нехотя добавил: — Мне иногда думается, что, если бы Дуран даже не родился, что все было бы не так, не было бы стольких загубленных судеб. Хотя… — Шрам замялся, но потом все же закончил свою мысль: — Если бы не Дуран, то родился бы другой злой гений. Кажется, природа не терпит пустоты. А все совсем хорошо быть не может: разумные вряд ли оценят.

Буканьер был прав. Все познается в сравнении. И чтобы оценить то, что имеешь, нужно его потерять. Или заполучить с невероятным трудом и риском для жизни.

После прочтения последних записей где-то внутри меня словно образовался огромный кусок льда, выхолаживая мне внутренности. А от горячих ладоней Шрама по телу импульсами распространилось приятное тепло, постепенно согревая меня изнутри, даря надежду на то, что все не настолько уж и страшно.

Мы помолчали немного, глядя друг другу в глаза. А потом у меня с языка вдруг как-то само собой сорвалось:

— А помнишь, ты мне в самом начале говорил, что чувствуешь меня? Означает ли это, что я идеально тебе подхожу?..

Я сама не поняла, как это ляпнула, и смутилась от собственных слов. Сиреневые глаза Шрама улыбнулись моему смущению:

— Да. Означает. — Его пальцы чуть крепче обхватили мои колени каким-то невероятно ласковым, защитным жестом. — Как и то, что мы с тобой идеально совпадаем. А почему ты об этом заговорила?

Я неопределенно пожала плечами в ответ. Потому что и сама не знала, как от дневника, найденного в заброшенной лаборатории, я перешла к нашим со Шрамом отношениям. Вместо ответа, тихо спросила:

— Долго мы еще будем здесь отсиживаться? Я бы хотела посмотреть, что на флешке, и передать информацию своему куратору. И… Написать рапорт об отставке…

В лице Шрама не дрогнул ни единый мускул. Ничего не изменилось в сиреневых глазах. Буканьер никак не дал понять, что услышал и понял мои слова. Только тихо спросил:

— Почему?

Я криво и жалко усмехнулась в ответ:

— Не чувствую больше в себе сил служить Альянсу и дальше. Ни в каком качестве. Задание я все равно провалила. Хоть выполню последнюю волю соотечественника, и на этом все. — А потом нервно добавила: — И не спрашивай меня, что я буду делать после отставки. Я и сама не знаю.