Книга Ночь упырей, страница 239 – Анастасия Андрианова

Он нащупал холодную ладонь – раньше казалось, что у мамы длинные и крупные руки, но теперь её пальцы просто утонули в широкой лапище Смородника. Он горячо прижался к её коже губами, сглотнул рвущиеся рыдания, злясь на себя, что никак не может прервать поток слёз, мешающий смотреть.

Оставив маму, он так же, не вставая с колен, уткнулся в одеяло отца. На этот раз он заговорил на райхианском.

– Пап. Пап, ты меня слышишь? Я так виноват перед тобой. Я не помог вам в тот вечер. Может, вместе получилось бы отбиться, как думаешь? Но я всегда вспоминал вас. Мечтал увидеть вас. Иногда думал, скорее бы на тот свет, повидаться. Обнять тебя. Но ты представляешь, чародеи верят не в то же, во что верили мы. Их души возносятся к Свету священным огнём. И со временем я так привык к этому, что стал сомневаться, что мы с тобой увидимся даже после смерти. Смерть или нет – не знаю, но сейчас вижу тебя. Пап, открой глаза. Ты хочешь посмотреть на меня? Может, я вырос не таким красивым, как Мануш, и на тебя не очень похож, но я всегда помнил, чему ты меня учил. Быть честным. Не врать. Бороться до конца. И мыть руки. – Сквозь слёзы вырвался горький смешок. – Да, пап, вот такую чушь несу, представляешь… Ничего больше в голову не лезет.

Он шмыгнул носом, поднял голову и наткнулся взглядом на Мануша. В груди стало ещё больнее. Вот уж кто вряд ли очнётся…

Рваная рана пересекала горло брата широкой бороздой. Мануш. Каким взрослым он казался тогда – и каким мальчишкой выглядел сейчас. Смородник поднялся на ноги, покачнулся и встал рядом, положив руку на плечо Мануша.

– Вот я и перерос тебя, Ман-Уруш, – шепнул он, вспомнив детское прозвище. – Свет, спасибо, что дал увидеть тебя снова. Ты всегда был для меня примером. Я хотел равняться на тебя во всём – пусть и отрицал это, спорил до хрипа и соплей. Я не знаю, что случилось с твоей девушкой, брат. Прости. Я был мелкий и пустоголовый. Все меня простите. Я всегда буду вас помнить. До самой смерти. И после неё.

Смородник чувствовал, что ещё немного – и он упадёт на этот снег, подтянет колени к груди и завоет, уткнувшись в землю. Но вместе с тем ему стало легче. Будто вырвали из груди что-то, что гнило и болело долгие годы, мучило и мешало расправить плечи.

Его спины что-то коснулось. Смородник обернулся и увидел Варде с обеспокоенными глазами-лужами.

– Нам пора, Смо, – тихо и печально сказал он. – Я не знаю, скоро ли нас нагонят. Давай не терять время? Глоток твоей крови не может питать меня вечно. Пошли наверх. Нас там ждут. Мавна ждёт.

Мавна.

Её имя ощутилось как пламя камина в промозглый день. Как чувство, когда возвращаешься с холода в тепло родного дома. Смородник прижал пальцы к глазам и встряхнул волосами:

– Да… Пора.

Голос прозвучал скрипуче, как несмазанные дверные петли. Слёзы выжали из него способность мыслить и говорить. В голове гудело – он был опустошён, выжат, с пережжёнными нервами, которые сами стали как те провода: скрученные, с редкими проблесками вспышек.

– Сколько времени прошло на поверхности, пока мы здесь? – опомнился он.

Варде покачал головой:

– Не знаю. Как повезёт. Бывает по-разному. Давай надеяться, что хотя бы не год.

Смородник нервно сглотнул. Если это была шутка, то, очевидно, неудачная.

Варде снова схватил его за руку холоднющими тонкими пальцами. Стиснул и потянул к дому: