Книга Уездный город С***, страница 87 – Дарья Кузнецова

Недолгий путь до Федорки прошёл в молчании. У Титова мысли произвольно прыгали с поисков убийцы к сидящей рядом девушке и обратно, не поддаваясь попыткам сыскаря призвать их к порядку и сосредоточиться на единственном вопросе.

А Брамс напряжённо обдумывала слова поручика и всё яснее понимала, что он прав, что всё, сказанное ею — полная чушь. И стало девушке в этот момент ужасно стыдно. Правда, к счастью, извиняться она не стала: бог знает, какую бы реакцию в поручике вызвали новые измышления девушки, но точно не одобрение.

Стыдно ей стало не за высказанную мысль, собственная предполагаемая холодность и эмоциональная ущербность Брамс совершенно не беспокоили — ну есть и есть, и бог бы с ней. Да и сам подобный подход, измерение чувств холодным разумом, не показался Аэлите нелепым. Устыдилась она того, что поступила недостойно нормального учёного, выстраивая свою теорию на непроверенных допущениях. Не имея не только глубоких, но вообще хоть сколь-нибудь внятных познаний в психологии, она взяла за основу некоторые весьма спорные утверждения, крепко запавшие в душу, вроде вот этого отличия вещевиков от всех прочих людей. Мягко говоря, глупый и непрофессиональный подход, причём на это ей указал человек от науки весьма далёкий — вдвойне стыдно!

Правда, к самому поручику Аэлита стала теперь относиться еще лучше: и уважение окрепло (всё же он сумел указать ей на серьёзную ошибку, а ошибки свои вещевичка признавать умела), и прибавилась благодарность за то, что нашёл нужным высказаться.

Наконец экипаж остановился, и Брамс, намереваясь выбраться наружу, поднялась с сиденья, но потом вдруг обернулась, быстро коснулась губами щеки мужчины и, тихо шепнув: «Спасибо!» — выпорхнула наружу.

Сковавшее его оцепенение Натан сбросил только через несколько секунд, назвал извозчику следующий адрес и откинулся на спинку сиденья.

Желание сбылось, мысли теперь кружились вокруг единственного предмета. Вот только совсем не того, которого бы следовало, и переменить объект внимания стоило мужчине больших усилий.

Остаток дня прошёл у поручика за суетой безрезультатной, но необходимой: осмотром жилья, опросом родных, знакомых и просто соседей Елены Дёминой. Сам Титов не верил в наличие хоть какой-то связи между двумя покойницами, но веру к делу не подошьёшь, и проверять Натан предпочитал всё до конца. Ничего нового мужчина не выяснил: Навалову, чей портрет он показывал, никто не знал и не видел, никаких ухажёров или хотя бы просто знакомых вещевиков в окружении покойницы не появлялось, неожиданных поступков она не совершала, жила семья и вправду вполне мирно — Хрищев оказался очень спокойным и тихим человеком, простоватым и добрым увальнем. Зловредная соседка из дома напротив, конечно, уверяла, что крутит мужик с обеими сёстрами и вообще творят разврат и непотребство, но Натан имел неопровержимое свидетельство благонравия младшей из сестёр, поэтому к словам женщины отнёсся скептически.

Комната девушки вполне отвечала портрету и занятиям: в основном шитьё, много крахмальных кружевных салфеток и просто кружев — Дёмина явно этим увлекалась. Нашёлся и девичий альбом, с неизменными стихами, умными мыслями и рисуночками, явно сделанными разными руками. Были письма, но от женщин, и адресаты не менялись несколько лет — наверное, перебравшиеся в другие города соученицы и подруги. Наряды у покойницы в шкафу имелись двух типов — модные, яркие, для жизни; более скромные и удобные, но сделанные со вкусом и не лишённые изящества, явно для работы и визита к клиенткам, в одном из каких она и пропала, вместе с небольшим рабочим саквояжем. И — также никаких признаков появления ухажёра или вообще кого-то нового в окружении.