Книга Уездный город С***, страница 91 – Дарья Кузнецова

— Да неважно это, я вообще о другом, — снова отмахнулся Антон Денисович. — Ну да, умерли люди, жалко, но зачем делать из этого общенациональную трагедию-то? Да еще так, словно это именно мы победили.

— А кто, если не мы?

— Союзники! — всплеснул руками следователь. — Если вы не в курсе, то там не одна только Россия воевала. То есть, конечно, я не умаляю подвига наших солдат, — снисходительно улыбнулся он, — однако не они судьбу войны решили. Опять же, война-то не зря мировая, а то можно подумать, что только мы на западном фронте и воевали. А Германия, а…

Он говорил увлечённо, хорошо говорил — он вообще умел говорить, это Титов уже понял. Поручик только не понимал, почему не перебивает и всё это слушает и почему слушают остальные. Морщатся, молча и без тоста выпив горькую, но молчат.

И в какой-то момент терпение вдруг лопнуло — без шуток, Натан словно бы слышал, как в голове или сердце что-то с тихим хлопком оборвалось. Он резко встал… а дальнейшего не мог ожидать никто из присутствующих. Да даже если бы ждали, всё равно не успели бы среагировать, слишком быстро всё произошло.

Вот только что Валентинов разглагольствовал об ошибках командования, о посредственности проведённой Российской Империей кампании и том, на что можно было потратить ушедшие на войну деньги — а вот уже стонет на полу, держась за лицо, и над ним стоит, судорожно стискивая кулаки, поручик.

— Ах ты мразь, дерьма кусок, — выцедил он сквозь зубы, нависая, словно примериваясь, чтобы ударить лежащего ногой. — Да если ты ещё раз…

— Натан, прекрати! — бросился к нему сидевший рядом Машков, схватил за плечо — и сам получил, с левой в ухо, да с такой силой, что в голове зазвенело. Отступил, сохраняя равновесие, запнулся о стул и с грохотом полетел на пол.

Федорин с Шерепой тоже подскочили, но замешкались, напоровшись на совершенно невменяемый взгляд поручика — пустой, злющий, словно у бешеного зверя. Титов вновь развернулся к пытающемуся отползти насмерть перепуганному Валентинову, однако помощь к тому пришла с неожиданной стороны: на следователя, озадачив этим порывом всех, начиная с самой себя, бросилась Брамс.

Девушка подлетела к поручику, схватилась обеими руками за мундир на его груди и торопливо затараторила:

— Натан Ильич, ну не нужно, ну прекратите, что вы делаете? Вы же его убьёте! Натан Ильич, ну, пожалуйста!

Титов дёрнулся, то ли намереваясь оттолкнуть, то ли вовсе ударить, и Аэлита инстинктивно зажмурилась, но — не отпустила.

Этот порыв её оказался удивительно верным, вещевичка в кои-то веки проявила не свойственное ей обычно чутьё человеческих устремлений: поднять руку на женщину Натан не мог, и этот глубокий внутренний запрет оказался тем толчком, который заставил мужчину очнуться. Сознание начало понемногу проясняться — с пульсирующей в затылке боли, с накатившей апатии и равнодушия, с клонящей к земле слабости, навалившейся на плечи и заставившей пошатнуться.

— Да вы сумасшедший! — гундося из-за разбитого носа, воскликнул Валентинов, поднимаясь на ноги. — По вам лечебница плачет!

— Антон Денисович, Χриста ради, уйдите отсюда! — махнул на него рукой Федорин, рассматривая рассечённую и сильно кровящую бровь Машкова. — Не то ещё я от себя добавлю.

— Уйду, будьте покойны! — прошипел тот и выскочил за дверь.