Книга Сказка о Шуте и ведьме, страница 168 – Елена Зикевская

— Ты! У… Убила бы… гада! Как ты мог!..

— Извини, пришлось. Нельзя было тебя так оставлять, — он вздохнул, неуверенными движениями собрал края рубахи и прижал к ране.

Восстановление за счёт жизненных сил хозяина!

И опять я не успела ничего сделать.

Тёмное пламя полыхнуло по всей длине раны и Джастер, выгнувшись от боли, со стоном упал на траву, бессильно раскинув руки. Бледное лицо покрылось испариной, зато одежда как новая.

Я метнулась к беспамятному Шуту, расстегнула серебряную пряжку пояса и без жалости дёрнула чёрную ткань. На месте новой раны в пятнах подсыхающей крови тянулся длинный воспалённый рубец. Многочисленные царапины покрылись бурыми корочками. Шрам от удара кинжалом набух и обильно сочился сукровицей, но и так ясно: чтобы устраивать поединки, да ещё и такие, надо совсем себя не жалеть.

Понятно, почему я его чуть не убила, и он перемирия запросил… Как он на ногах вообще стоял?!

Нельзя было меня так оставлять…

А моё мнение для него пустой звук?

Стараясь не коснуться бледной холодной кожи и давя чувство вины в зародыше, я вернула чёрную ткань на место. Сам напросился — сам и получил.

Живой меч в траве выглядел обиженным, но не чернел, только потемнев.

— Дурак твой хозяин.

Я встала и подняла своё оружие. По ногам прошелестел ветерок, как будто призрачный змей вздохнул, соглашаясь: да, дурак, но любимый же… Я тоже вздохнула, наклонилась и вложила рукоять Живого меча в ладонь Шута. Серый клинок благодарно блеснул, и огненный змей тут же свернулся вокруг беспамятного хозяина.

Ничего, выживет этот негодяй. Не помирает, как вчера.

— И я дура, — подытожив результат нашего поединка, я огляделась. Ещё недавно заросшая травой почти по пояс, теперь луговина была вытоптана так, будто здесь и впрямь кипела битва. Или стадо коров прошло.

На какие-то зверьки у него получилось… Шут несчастный…

Я вытерла рукавом вдруг защипавшие глаза, и только теперь я обратила внимание, что оба меча: Живой и сделанный Джастером, были очень похожи. Положи рядом — и, без умения чувствовать волшебство, разницы не увидишь. С какой целью он это сделал — непонятно, но спрашивать я не собиралась. Я вообще не собиралась с ним разговаривать, когда очнётся.

Пусть сначала прощения просит за свои уроки!

Я вздохнула и побрела обратно к костру. Ярость и гнев схлынули, и внутри царили только опустошение, усталость и боль во всём теле от неожиданной тренировки. Всё, что хотелось: лечь и забыться.

Чашка Джастера с недопитым отваром, одиноко стоявшая у костра, как и остальные его вещи, укором взывала к моей совести. Но я демонстративно перешагнула её, отнесла покрывало и подушку в шатёр и постаралась вещей Шута больше не замечать.

О раненом воине я больше заботиться не собиралась.

Сам напросился — сам справится.

Оставшийся день для меня прошёл, как в тумане. Трав у меня не было, заняться нечем, даже "Легенды", так и лежавшие в шатре, я не смогла читать, потому что книга сразу напоминала о Шуте, а я не хотела о нём думать.

И я бродила по лесу вокруг лагеря, сидела возле кострища, а то и просто лежала на траве и любовалась облаками. В сторону лежащего воина я старалась не смотреть и обходила его стороной, давя в себе жалость и стремление подойти и помочь.

Но даже обида из-за его выходки и всех гадостей, которые Шут наговорил, была где-то с краю. Куда больше меня занимала открывшаяся в душе неведомая грань. Никогда не представляла себя на месте солдата или наёмника, да и вообще с оружием в руках. А тут…