Книга Записки ведуна. Утопленник Васька и другие истории, страница 18 – Елена Зикевская

— Неужто своих никого нет? — Я опять к монаху обратился. — У вас же тут земля святая, чистая, вы же тут схиму несли.

— Нет, — головой покачал. — Грешны мы были. А сейчас и подавно чистых духом нет. Некому отпустить. И уйти не можем. Заперты мы.

— Ладно, — говорю. — Обещать не буду, посмотрю, чем помочь вам смогу.

Он кивнул благодарственно, а я от башни отошел, прошёлся вдоль стены туда-обратно, к монастырю прислушиваясь да настраиваясь. Не приходилось мне ещё такое делать, хоть бы подсказку какую, с чего начать…

А души ждут: я хоть и не святой, а им, как-никак, надежду дал. Нехорошо будет, если дело не сделаю, их зря обижу. По-человечьи попросили ведь, по-доброму.

Посмотрел ещё раз, прикинул, что да как, к себе прислушался, ответа поискал и сообразил: мне все щиты снимать и не нужно, только канал открыть, как воде в плотине. Душам хватит уйти, и мне по силам.

А как это понял, так и способ осознал. След мой останется, конечно, но куда деваться, иначе не выйдет у меня ничего. Огляделся окрест, траву свою именную нашёл, остальные для ключа сразу подобрались, мелодию напел себе и пошёл работать.

С первой башни и начал сразу. Дело-то недолгое — нужными ключами двери открыть. Иду себе, травы собираю каждой башне свои, мотивчик заклинательный мурлыкаю под нос, а за спиной слышу, как души в небо уходят, и хорошо так становится, благостно… Паломникам не до меня — у них служба, а до туристов мне дела нет: им делать не хрен, ходят — пялятся, а у меня работа.

Обошёл весь монастырь против солнца, на первой башне кольцо замкнул, на труд свой поглядел: красота! Куда лучше вышло, чем я ожидал. Башни открыты, стены тоже, души в сиянии в небо чистое уходят, только те остались, кто ещё срок свой не отбыл. Да и им веселей стало — надежда появилась уйти, как время придёт.

Монах тот задержался, ко мне подлетел. Аура светлая, солнечная, хоть одеяние чёрным осталось.

— Благодарим тебя, — улыбнулся так скромно. — Благословил бы, да не могу: не в нашей ты епархии.

— Да не страшно, — отвечаю. — Вы по-доброму попросили, я по-доброму и помог. Живите теперь.

Он снова улыбнулся тихонько и к своим на небо отправился. А я на валун здоровый лёг, что возле родника был: на солнце греться, силы восстанавливать. Народ идёт мимо, косится, а не пристаёт никто, да и ладно.

Отогрелся, в монастырский двор зашёл — не через главные ворота, а боковые, для местных нужд, — пирогов взял, кваса, перекусил и дальше гулять отправился: деду подарок какой поискать.

Но осталось у меня ощущение, что придётся ещё к монастырю вернуться. Не закончена моя работа тут.

Чутьё меня не подвело.

На третий день пошёл я в посёлок короткой дорогой. Тихо идти, навки почти все делом заняты у старшой, никто по лесу рядом не идёт, дразнилки не дразнит.

Но окликнули они меня. Пораньше, чем до советного камня дошёл. Вдвоём показались, молча поманили.

Серьёзные обе, не до шуток им.

Я канаву перепрыгнул, на взгорок поднялся и пошёл, куда повели. Вели недолго — от дороги метров двадцать. Две сосны сухие, от одного корня, а на нижних ветвях колыбелька с душой младенческой. Спит душа, пока человечья ещё, а уже навье над ней власть берет потихоньку — зелень по тельцу проскальзывает. Мать от дитя отказалась, аборт сделала поздно, когда уж почти родиться должен был, да ещё и прокляла вдогон, что жизнь ей испортил. Не каждому такую смерть пожелаешь — заживо на куски разорванным быть, так хоть отпустить душу по-человечески. Примут его на небе, заслужил он. А здесь оставить — станет неприкаянным по лесу шататься: не лешак, не человек. Ни к чему это.