Книга Хорош в постели, страница 12 – Дженнифер Уайнер

Доктор рассмеялся, вновь взялся за листки, добрался до психологического профиля.

– В прошлом году вы ходили к психотерапевту?

– Восемь недель, – ответила я.

– Позвольте спросить – почему?

Я опять задумалась. Не очень-то легко сказать человеку, с которым только познакомилась, что твоя мать в пятьдесят шесть лет объявила себя сторонницей однополой любви. У меня не было никакой уверенности, что человек этот не перескажет мои слова кому-то еще. Может, и не один раз.

– Семейные проблемы, – наконец ответила я. Он смотрел на меня.

– У моей матери... начался роман, который развивался очень быстро, вот у меня и случился нервный срыв.

– Психотерапия помогла?

Я подумала о женщине, к которой направил меня мой врач, женщине-мышке с кудряшками маленькой сиротки Энни. На шее у нее болтались очки на цепочке, и, похоже, она немного боялась меня. Может, не ожидала услышать в первые пять минут нашего общения о ставшей лесбиянкой матери и бросившем нас отце. Тревога так и прилипла к ее лицу, словно она опасалась, что я в любой момент могу броситься на нее через стол, столкнув на пол коробку с бумажными салфетками, и ухватить за шею в попытке задушить.

– Полагаю, что да. Психотерапевт напирала на то, что я не могу повлиять на поступки членов моей семьи, зато мне под силу изменить свою реакцию на них.

Доктор вновь что-то написал. Я, как могла, вытягивала шею, чтобы понять, что он там пишет, но он держал листок вне поля моего зрения.

– Вы получили дельный совет?

Я внутренне содрогнулась, вспомнив, как Таня поселилась в нашем доме через шесть недель после того, как начала встречаться с моей матерью, и первым делом вытащила всю мебель из комнаты, которая раньше служила мне спальней, и заменила ее раскрашенными во все цвета радуги ширмами, самоучителями и двухтонным ткацким станком. В знак благодарности она связала Нифкину полосатый свитер. Нифкин один раз позволил надеть его на себя, а потом изжевал.

– Пожалуй. Я хочу сказать, ситуация далека от идеальной, но я в какой-то степени с ней свыклась.

– Ну, хорошо. – Он захлопнул мою папку. – Вот что я вам скажу, Кэндейс.

– Кэнни, – поправила я его. – Кэндейс меня называют только в тех случаях, когда мне грозят неприятности.

– Тогда Кэнни, – кивнул он. – Мы проводим годовое испытание препарата, который называется сибутрамин. Механизм его действия аналогичен фен-фену. Вы когда-нибудь принимали фен-фен?

– Нет, но одна женщина в приемной сказала, что его ей очень не хватает.

Доктор опять улыбнулся. Тут я заметила ямочку на его левой щеке.

– Считаю себя предупрежденным. Так вот, сибутрамин гораздо мягче фен-фена, но действует точно так же, то есть обманывает ваш мозг, уверяя его, что вы не голодны. Плюс в том, что у него нет таких побочных эффектов, как у фен-фена, и он не опасен для сердца. Нас интересуют женщины, вес которых как минимум на тридцать процентов превышает идеальный…

– ...и вы рады сообщить мне, что я укладываюсь в искомые параметры, – мрачно закончила я.

Вновь улыбка.

– Проведенные ранее исследования показывали, что за год пациент теряет от пяти до десяти процентов своего первоначального веса.

Я провела быстрый расчет. Потеря десяти процентов веса не превращала меня в женщину моей мечты.

– Вы разочарованы?

Он шутил? Как же я разозлилась! Наша наука могла пересаживать сердца, фотографировать Марс, возвращать старикам эрекцию, а мне обещала уменьшение веса на жалкие десять процентов!

– Наверное, все лучше, чем ничего.

– Десять процентов гораздо лучше, чем ничего, – сказал он очень серьезно. – Исследования показывают, что потеря даже восьми фунтов может привести к крайне неблагоприятным изменениям кровяного давления и содержания холестерина.

– Мне двадцать восемь лет. Давление и холестерин у меня прекрасные. На здоровье не жалуюсь. – Я слышала, что мой голос набирает силу. – Я хочу похудеть. Мне нужно похудеть.

– . Кэндейс... Кэнни...

Я глубоко вдохнула, упала лбом на руки.

– Извините.

Доктор положил руку мне на предплечье. Мне сразу полегчало. Должно быть, этому его учили в медицинском институте: если пациентка впадает в истерику из-за того, что обещанная потеря веса ее не устраивает, мягко коснитесь ее предплечья... Я убрала руку.

– Послушайте, давайте будем реалистами. С вашей наследственностью, с вашей фигурой вы и не должны быть худой. И это не самое страшное, что может случиться с человеком.

Я не поднимала головы.

– Неужто?

– Вы не больны. Вас не мучают боли...

Я прикусила губу. Он ничего не понимал. Я вспомнила, как в четырнадцать лет во время летних каникул поехала куда-то на побережье. Мы прогуливались с моей сестрой, с моей худой сестрой Люси. Ели мороженое. Я могла закрыть глаза и увидеть, как выглядели мои загорелые ноги на фоне белых шорт, почувствовать вкус мороженого на языке. К нам, улыбаясь, подошла седовласая дама с добрым лицом. Я думала, она хочет сказать, что мы напоминаем ее внучек, или выразить сожаление, что у нее никогда не было сестры, с которой она могла бы поиграть. Но вместо этого дама лишь кивнула моей сестре, остановилась передо мной и указала на мороженое. «А вот тебе оно ни к чему, дорогая, – услышала я. – Тебе пора садиться на диету». Такое всегда запоминается. И за долгие годы обиды накапливаются и приходится таскать их, как камни, зашитые в карманы. Это цена, которую ты платишь, будучи толстушкой. А вот тебе оно ни к чему. Он сказал, что меня не мучают боли. Шутник!

Доктор откашлялся.

– Давайте поговорим о мотивации.

– О, мотивации у меня выше крыши. – Я подняла голову, выдавила из себя улыбку. – Или вы не видите?

Он улыбнулся в ответ.

– Нас интересуют люди, у которых правильная мотивация. – Он сложил руки на несуществующем брюшке. – Наверное, вы это и так знаете, но лучших успехов в борьбе с весом добиваются те, кто стремится похудеть ради себя. Не ради поклонников, не ради родителей, не потому, что пришло приглашение на торжественный вечер по случаю двадцатилетия окончания средней школы, не из-за кем-то написанной заметки.

Мы молча смотрели друг на друга.

– Я бы хотел, чтобы вы назвали причину, по которой хотите похудеть, не связанную с тем, что вы сейчас злая и расстроенная.

– Я не злая, – зло ответила я. Он не улыбнулся.

– Можете вы привести другую причину?

– Я несчастная, – промямлила я. – Я одинокая. Никто не будет встречаться со мной, пока я такая толстая. Мне суждено умереть в одиночестве, и моя собака выест мне лицо, и никто не найдет нас, пока не почувствует запах, идущий из-за двери.