Книга Требуется жадная и незамужняя, страница 30 – Лена Валевская

— Я не заставлял тебя запираться и не покидать спальню, — удивился он. — Ты вольна делать всё, что захочется. Ты хозяйка Чернолесья. Неволить не хочу и не стану. Единственное правило — не ходить на периметр охранных амулетов. То есть, в лес.

— А то Тварь сожрет? — усмехнулась я.

— Не сожрет.

При этом Ле Ён посмотрел как-то слишком красноречиво.

И этот туда же? Понимаю суеверия безграмотных слуг, но хозяин мне показался образованным человеком.

— А почему Тварь? — спохватился анасар.

— Ну, — замялась я. — Просто я ее так мысленно назвала. До того, как узнала, что она называется Лют.

— Он, — поправил муж.

— Что?

— Это самец.

— Какая разница?

Он не ответил. Кашлянул, отодвинул стул и поднялся ноги.

— Позвольте откланяться, дорогая жена. Меня ждут дела.

И ушел.

Вот и поговорили.

А как же обсудить правила?

Ему ведь тоже со мной не комфортно, это же понятно. Даже закреплять успех с наследником не рвется. И это неудивительно, в его глазах я такая же страшненькая серая мышка, какой считалась дома. Значит, договориться есть о чем. Почему же он сбежал в середине разговора?

Вот не понимаю я логики этого мужчины.

Дозавтракав, я понуро ушла в свою комнату.

Немного погодя, пришла Ма.

— Анасар интересуется, чем бы вы пожелали заняться?

Я встрепенулась. Что? Серьезно? Он запомнил?

— Ма, у вас тут есть холсты и краски? Или чем вы тут рисуете?

В детстве я обожала рисовать. Потом, с годами, моя любовь к искусству забылась, стертая бесконечной суетой взрослой жизни. Учеба, работа, бесконечные заботы — и от былой мечты стать великой художницей осталась бледная тень, готовая вот-вот раствориться дымкой.

И вот, наконец-то, появилась возможность достать ее из закромов прошлого, бережно отряхнуть, развернуть и подставить под солнце — чтобы она вновь заиграла радужными красками будущих картин.

Краски, холст и даже настоящий мольберт мне принесли где-то через час. За это время окрыленная я придумала, что хочу нарисовать в первую очередь.

Того ребенка из сна. Не знаю, почему, но зеленоглазый малыш, похожий одновременно на меня и Ёна, продолжал жить в моих мыслях.

Я хотела этого ребенка.

Именно этого.

Очень.

И я принялась рисовать.

Так пролетело несколько дней.

Сначала у меня ничего не выходило. Я забыла, как рисовать людей. И пыталась научиться этому снова. Я упорная. Я хотела запечатлеть сына на холсте. И мечтать о нем, глядя на его портрет. И когда рисунок стал напоминать ту милую мордашку из сна, я возликовала.

А он приснился мне опять.

— Мама, а цветы?

— Что «цветы», малыш?

— Везде должны быть цветы. Ну, ты же знаешь.

Знаю? Я не понимала, чего он хочет.

А он не понимал, как мне объяснить.

Проснувшись, я нарисовала вокруг русоволосой головки фон из замысловатых растений.

И малыш словно одобрительно улыбнулся с портрета.

Ле Ён несколько раз заглядывал ко мне в комнату. Смотрел на склоненную над мольбертом голову и молча уходил. Я замечала его краем глаза, но не поворачивалась. Так проходили дни. Наверно, его устраивало, что жена чем-то занята, больше не злится и не качает права.

Я просто рисовала, как одержимая.

Когда портрет сына был готов, я попросила служанку, чтобы кто-нибудь повесил его на стену между кашпо с растениями.

— Я всё сделаю! — поспешно сказала Ма и убежала. И вернулась с молотком и гвоздями.

— Эм, — удивилась я. — Предполагалось, что придет сильный мужчина со стремянкой, сам залезет, вобьет гвоздь… Почему это делаешь ты, слабая девушка?