Книга Требуется жадная и незамужняя, страница 46 – Лена Валевская

«Куда именно ты унесла Люта?»

Словно он уже проверил несколько мест и хотел сузить круг поиска.

Ле Ён реально ищет малыша?

Проблема с лотком решилась сама собой.

Вернее, он вообще не понадобился.

Обнаружилось это на следующее утро, после завтрака. Слопав котлетку, Лютик засуетился у окна, поглядывая то на меня, то на дворик.

— Хочешь гулять?

Я с сомнением посмотрела за окно. Вроде никого нет.

— Хе! — попросился ребенок, и была в этом «Хе!» та самая интонация, услышав которую, я согласилась:

— Разрешаю. Только быстро и так, чтобы тебя не заметили.

Стекло тут же исчезло, а обрадованный насекомыш мгновенно очутился среди кустов. А дальше я наблюдала картину, знакомую любому владельцу кошек: раскапывание ямки, застывшая поза с устремленным вдаль задумчивым взглядом и торопливое «шурх-шурх» четырьмя задними лапками, скрывающее следы «преступления».

В комнату Лютик вернулся с довольной мордашкой.

— Ну, ты даешь! — совершенно обалдела я. — И как додумался?

Ну, ты даешь, — ответили мне хитрые глазки. Я придумал, как спасти нас от убийцы, еще даже не родившись. А тут какие-то естественные потребности.

Растить тайного ребенка стало куда легче, но теперь я присматривалась к нему с подозрением. Подмечая все странности поведения. Те самые странности, которые указали бы на то, в чем я успела засомневаться и приписать воспаленному воображению обуреваемой гормонами беременной женщины.

На разумность дитя Твари.

Лютик явно понимал всё, что я ему говорила. И, что не могло не радовать, слушался.

Он познавал и учился использовать мир вокруг себя со скоростью, немыслимой для человека. А принимать трудные, но правильные решения, оценивая ситуацию, которую мама даже заметить не успела, лютёнок умел еще в виде зародыша.

Уже через неделю после рождения, с учетом истощения и тяжелой реабилитации, сын Люта вполне мог бы продолжать жить и расти без помощи мамы.

Тогда почему ты со мной не разговариваешь, малыш?

В тот же день, вернувшись из столовой с двумя котлетками для ребенка, я обнаружила его в открытом шкафу. На верхней полочке, где когда-то спрятала лесной пейзаж.

Картина больше не лежала лицевой стороной вниз. Ее прислонили к задней стенке, насколько хватало высоты полотна и полки. А перед ней в глубокой задумчивости сидел на задних лапках Лютик.

— Да, — тихо произнесла я, отвечая на давний вопрос приснившегося зеленоглазого ребенка. — Это там любит гулять папа.

Лютик печально вздохнул, а потом развернулся ко мне мордашкой и выпрыгнул из шкафа.

А я не знала, что и думать. Откуда малыш узнал о картине? Ведь целенаправленно залез, сумев открыть тяжелую для хрупкого тельца дверцу, поднял расправленный на деревянной раме холст вертикально. И что-то там высматривал.

Всё сильнее я задумывалась о том, что дитя, рожденное от неведомого лесного чудовища, не только разумно, но еще и помнит происходившее в те времена, когда он рос в моем теле.

Закрывая дверцу шкафа, я случайно встретилась взглядом со своим отражением.

С травянисто-зелеными глазами.

Моргнула. Глаза по-прежнему оставались зелеными. Преображая вдруг ставшее незнакомым, но куда симпатичнее, чем за всю мою жизнь, лицо.

И когда мои голубовато-серые радужки успели обрести такой насыщенный цвет лета?

В дверь постучали условным стуком. Пришла Ма.