Книга Тень, страница 138 – Дж. С. Андрижески

В её глазах мелькает беспокойство, затем быстро сменяется удивлением.

— Уехать отсюда? В смысле из этого города? Или из Баварии?

— Любое, — он не улыбается в ответ на её улыбку. — И то, и другое. Ты бы это сделала?

Усевшись на пятки, она улыбается уже веселее и закатывает глаза.

— Только если ты пообещаешь попросить об этом поскорее, — дразнит она. — Пока отец не выдал меня замуж за какого-нибудь дикого борова из долины, с жирной задницей и вонючим дыханием.

— Я серьёзно, Кучта. Ты бы это сделала? Денег я бы тебе дал.

— Столько денег, что хватит на Париж? — она широко улыбается и разводит руки в стороны.

Он улыбается в ответ; ничего не может с собой поделать.

— Столько денег, что хватит на Нью-Йорк, если захочешь, — говорит он. — И на новое платье каждую неделю… и на шампанское.

— Тогда мы определённо договорились, мистер Готшалк.

Они пожимают руки, оба сохраняя серьёзные лица вопреки их юности, и в этот момент врывается ветер, выдувая сено и солому в открытое окно. Поначалу это заставляет её смеяться, и он невольно присоединяется к ней, когда вокруг них кружат золотистые травинки…

* * *

Колесо крутится, оставляя меня в пространстве между пространствами, во времени между временами.

Там меня настигает боль, парализующая боль, которую я не могу распознать, не могу привязать к чему-то. Я чувствую его в этой боли, и я чувствую там себя. Он стыдится, потерявшись в осознании, что я видела то, что видела она — что Кучта видела в нём и поняла.

Где-то в этот момент он ощущает свои логические объяснения, но чернеющая дыра манит, ненависть к себе смешивается с чем-то другим, ужасом — паникой из-за чувства, которое она в нём вызвала, паникой из-за того, что его бросят одного.

Я не могу по-настоящему отправиться с ним туда.

Но я могу позволить почувствовать меня рядом, с ним в том потерянном пространстве.

Она мне нравится. Я знаю, что он тоже это чувствует.

Она мне нравится. Мне нравится, что она видела больше, чем говорила ему, и всё равно его любила. Я ощущаю, что мои чувства сбивают его с толку. Я ощущаю, что они сбивают с толку нас обоих, потому что даже во всём этом…

Но у меня нет времени закончить эту мысль.

Даже в этом пространстве не-времени у нас нет передышки перед тем, как мы отправляемся к следующему фрагменту, где…

…Он снова сидит.

Один, за деревянным столом для пикника.

Вокруг него другие дети из его класса в человеческой школе смеются, говорят, сидят вместе группами за другими столами.

Он один — здесь он всегда был один.

Он уже почти не замечает. И на самом деле, ничего не имеет против. Он не понимает их, не понимает их социальные игры. Ему проще быть одному, слушать издалека, притворяться, что он находится где-то в другом месте, уходя в своё сознание.

Он ест осознанно, осторожно.

Это старая привычка, которая невольно остаётся с ним. Хотя сами воспоминания уже не выходят на передний план, их воздействие маячит где-то на фоне, диктуя его действия. Он помнит избиения за то, что он ест как видящий, а не просто жуёт, глотает и фыркает как люди вокруг него.

Он ест яблоко, потому что оно лёгкое, картошку, потому что она относительно простая. Теперь он сам выбирает свою еду, так что это не так сложно, как когда он был моложе.

Он всё ещё ощущает на себе взгляды, но в реальности их уже не так много. Они больше не утруждаются наблюдать за ним, по крайней мере, пристально.