Книга Мост, страница 89 – Дж. С. Андрижески

Очевидно, что-то в этом процессе ему не нравилось.

Джон задавался вопросом, почему.

Он также ощущал дурные предчувствия от других присутствовавших в комнате.

Врег и Балидор, в частности, излучали едва скрываемое беспокойство.

Джон поймал себя на мысли, что это вызвано не теми же причинами, что и беспокойство Ревика. Учитывая то, как они смотрели на Элли и Ревика всякий раз, когда Ревик отворачивался, Джон подозревал, что они оба против любого плана, который усиливал связь Ревика со светом Элли — и не только потому, что они беспокоились, как бы у Ревика не развилась зависимость от вайров.

У Джона сложилось впечатление, что Балидор особенно беспокоится о психическом состоянии Ревика.

И Врег, и Балидор, казалось, были встревожены тем, как часто Ревик и Элли бывали вместе с тех пор, как она пришла в себя.

Как раз когда Джон подумал об этом, элерианец наклонился над Элли и что-то сказал ей на ухо, когда она неловко дёрнулась на мягкой скамье, к которой её не слишком туго привязали.

Когда Ревик наклонился, она схватила его за рубашку, и, казалось, не хотела отпускать, когда он снова попытался выпрямиться. Он нежно разжал её пальцы, поцеловал их и положил обратно на мягкую скамью. Когда она заметно успокоилась, всё ещё глядя на него снизу вверх, он осторожно затянул подбитый овчиной кожаный ремешок вокруг её запястья и начал застёгивать его. Что-то в медленном, осторожном движении его пальцев заставило Джона отвести глаза.

Ему тоже было трудно смотреть на них вместе, честно говоря.

Поскольку Ревик уже устроил ему разгон на этот счёт, и не раз, Джон пытался заставить себя привыкнуть к этому, невзирая на собственные чувства.

Хотя он не знал, насколько преуспел в этом деле.

Ревик оставался рядом с ней даже после того, как привязал все её конечности.

Джон заметил, что его пальцы всё время прикасались к ней — гладили её волосы, трогали плечо, ласкали шею или щёку. Он говорил с другими разведчиками, не теряя ни секунды, даже когда его свет оставался сплетённым с Элли и сфокусированным главным образом на ней.

То, что раньше казалось Джону трогательным, теперь вызывало лишь боль в груди.

Горе, которое жило в этих маленьких, незначительных прикосновениях, в осторожном и нежном использовании его света, во взглядах, которыми он одаривал её, терпении — всё и ничто из этого заставляло Джона задыхаться, хоть он и не мог объяснить, почему.

Сама нормальность происходящего делала всё только хуже — чувства, которые он мельком замечал за Ревиком, когда позволял своему разуму задуматься над этим: сумма всех этих тонких и деликатных нитей, полное отсутствие какого-либо чувства жертвенности со стороны самого Ревика. Временами это казалось Джону одним из самых выраженных примеров безусловной любви, которые он когда-либо видел.

В других случаях это казалось настолько глубинным бредом, что представляло собой своего рода извращённую пародию на их брак, что бы там ни говорил себе Ревик.

Джон все ещё не мог заставить себя думать о ней как об Элли.

Он не знал точно, кто эта женщина, которая сейчас лежала там, глядя на Ревика затуманенными, растерянными глазами, но он совсем не видел в ней своей сестры.

У неё было лицо Элли, тело Элли.

Временами она, казалось, даже двигалась по-прежнему — по крайней мере, в те короткие мгновения, когда это больше напоминало мышечную память, нежели что-то, определяемое её текущим психическим состоянием. Временами она пересиливала затуманенность своего собственного света, и тогда это походило на призрачное эхо той женщины, которую он помнил.