Книга Страж, страница 141 – Дж. С. Андрижески

— Без понятия, — сказал он, смеясь вместе со мной.

Теперь он выглядел слегка смущённым, но его глаза продолжали пристально, пытливо смотреть на меня, и за поверхностным юмором угадывалась нить серьёзности.

— Но это действительно правда, — добавил он. — Я чувствую себя так. Как будто я у тебя в долгу. Или, может быть, даже не в одном долгу. Может быть, этих долгов даже два или три. Так что, что бы там ни было, что бы я ни сделал, я приношу извинения. Искренне. Униженно. Отчаянно надеясь на прощение.

— Просто общие, неконкретные извинения? — сказала я, хмыкнув. — Вау. Это просто… странно, Джейден. Типа, чертовски странно, если хочешь знать правду.

— Это я, — сказал он. — Мистер Чокнутый. Но искренний. И чистый. И прилично платёжеспособный. И действительно, искренне приносящий свои извинения, — он выдержал паузу, всё ещё наблюдая за моим лицом. — Так ты пойдёшь со мной на свидание, Элли-Которую-Я-Убил-В-Прошлой-Жизни? Я мог бы изложить извинения в письменной форме, если это поможет? Заверить их у нотариуса?

Я снова расхохоталась.

Это определённо самый странный подкат, объектом которого я когда-либо становилась.

Я всё ещё не могла понять, кто из нас подцепил другого, или мы как бы сделали это взаимно — сначала я подцепила его, а потом он взял верх.

Я предположила, что это не имело значения.

— Конечно, — сказала я, приняв решение. — И я заканчиваю через час.

На самом деле я никогда не ходила на свидания.

Но да, иногда приходится делать исключения из непреложных правил.

Иногда, похоже, жизнь просто подталкивает тебя в определённом направлении.

Глава 25. Ответственный

Ревик стоит в поле.

Он знает, что оно ненастоящее. Он знает, что снова находится внутри конструкции Вэша, внутри изображения Гималаев, обескураживающе точного с точки зрения визуальных эффектов, запахов, звуков, световых вибраций — но на сей раз это трудно по-настоящему прочувствовать. Вместо того чтобы успокоить его, это делает его нетерпеливым, раздражённым.

Он с болью осознаёт, что на самом деле его тело находится не в этом прекрасном месте. Несмотря на все кропотливые детали Вэша и пиротехнику Барьера, Ревик знает, где он на самом деле — растянулся на потрёпанном одеяле тридцатилетней давности, на бугристой кровати со сломанными пружинами в дешёвом отеле в пригороде Сан-Франциско.

Он болезненно осознаёт, что он не в Азии.

Более того, он знает, что, возможно, больше не будет в Азии. Вероятно, в течение следующих десятилетий, если не дольше.

Ему там не рады.

Это его дом, но ему не рады.

Стиснув зубы, он смотрит вверх, на эти заснеженные вершины, изо всех сил стараясь сдержать горечь, охватившую его, и пытаясь очистить свой разум.

То тут, то там, на эти ничтожные доли секунд Ревик смягчает свой свет, ослабляя бдительность хотя бы на мгновение, и присутствие, которое он ощущает здесь, жизнь за каждым фрагментом aleimi, кропотливо сформированным в кристально чистые изображения живых существ, скал, гор, неба, воды, ветра — это всё ещё умудряется сдавить его грудь.

Вэшу всё ещё удаётся достучаться до него, даже сейчас.

Старику всё ещё удаётся пробраться под защиту Ревика, каким-то образом измотать его, заставить чувствовать.

Это, конечно, ненадолго.

Ревик ловит себя на том, что вспоминает рисунок углём, изображающий те же горы, то же искривлённое дерево в долине, покрытой ковром полевых цветов. Он вспоминает мальчика, которого она нарисовала, сидящего в этом поле и смотрящего на зубчатые вершины, точно так же, как Ревик смотрит сейчас.