Книга Я сделаю это для тебя, страница 147 – Салма Кальк

Очнувшуюся Жанну перевели из здешней реанимации в палату — то есть, в ее спальню, и Меланья там за ней присматривала и помогала. Анри попытался встать на ноги, у него в целом получилось, но — очень ненадолго. Дошёл, опираясь на Рогатьена, до стены, там побледнел и рухнул на лавку. Рогатьен, бурча под нос, что рано ещё, выждал некоторое время, а потом мы с ним вдвоём вернули Анри на кровать. Правда, он вскоре отдышался и до ночи ещё пару раз повторил упражнение, и в третий раз уже смог вернуться на кровать сам.

И уже совсем ночью я рискнула спросить его:

— Скажи, кто помог тебе придумать эту невероятную идею всеобщего спасения? — увидела его замешательство и продолжила: — Нет, я не сомневаюсь, что ты сам можешь придумать, что угодно и что нужно. Но ты был весьма жёстко настроен идти до конца — своего собственного и всех окружающих, я уже думала подловить тебя, дать по голове и тащить в Поворотницу. И очень рада, что не понадобилось.

Он тихо рассмеялся.

— Скажешь тоже — дать по голове. Знаешь, мне и дали по голове, просто не ты. Изменник-некромант, а потом — не поверишь, Хэдегей. И ещё кое-кто.

И дальше я слушала рассказ об удивительном разговоре… где-то там. И о явлении ему Луи и Женевьев. Вздохнула, смахнула непрошенные слёзы.

— Раз у тебя есть прямой приказ старшего брата — тебе и впрямь ничего больше не остаётся.

Спасибо вам, Луи и Женевьев, подумала я.

Перед теми, кто обитал в Лимее, Анри решил говорить на следующий после совещания день. Рогатьен облачил его, как подобало, а потом он порталом с Рогатьеновой и Севериновой помощью шагнул в зал, где уже собрались те самые представители. И перед тем, как начать речь, Анри просил всех присутствующих поклясться, что они не станут разглашать содержание беседы за пределами этого помещения, и обсуждать возьмутся только с теми, кто был там же с ними. Правда, когда мы с Анри говорили о том с утра за завтраком, я усомнилась — а как же члены семей? Им бы тоже знать? Но он был непреклонен — чем больше человек знает, тем меньше шанс, что удастся сохранить приготовления в тайне. Поэтому — молчать до последнего момента. Сколько получится.

Известие о том, что победа откладывается, все встретили по-разному. Самые разумные просто согласились — хорошо, делаем. Самые упёртые вроде графа де Рьена принялись скандалить — как это, бросить всё и уходить, нужно воевать! Мне захотелось подойти и треснуть его по лбу, потому что он-то ни дня не воевал. Но Анри глянул пристально — и тот замолк. Хотя я и не исключала позже от него разного рода сложностей.

Но в целом большинство не возражало — потому что устали. И жизнь где-то, но в безопасности представлялась им сейчас лучшей, чем здесь, друг у друга на голове и с неизвестностью впереди.

Что ж, решение принято, осталось выполнить его.

В тот день мужчины, по обыкновению, отправились воевать, даже Анри отбыл, опираясь на плечо Рогатьена и обещав тут же вернуться, если вдруг что не так. Но вообще я не ждала их обратно раньше ночи. Ничего, вернутся. Я же сидела в комнате Жанны и пыталась её развлекать, потому что бравая воительница, как оказалось, совершенно не умела болеть. Она страдала, что у неё нет сил, что она не может толком даже встать и дойти до купальни, и даже еду-то ест по маленькой ложечке, а не как положено вечно голодному боевому магу. Также она жадно слушала о том, как красноглазые демоны разнесли армию мятежников, и как сверху добавили грозой — об этом рассказывал Асканио. Уже почти в сумерках рассказчика дёрнули куда-то в ставку, потому что он наловчился уничтожать вражеские антимагические штуки, и дальше уже рассказывала я — о тумане зимой над Поворотницей, и о том, как мы сражались в крепости вдевятером, и как потом вдвоём с Анри отправились в недра горы.