Книга Мы сделаем это вдвоём, страница 161 – Салма Кальк

Почему-то это его задело, аж вскинулся.

- Отчего это я разбойник? Даже и не думайте.

- Не обессудьте, не верю. Теперь – не верю, - отрезала я. – И сделаю всё возможное, чтобы об этом узнали. Наверное, вместе с дружками ограбили настоящего Астафьева да прикопали где-то в лесу, и личину навесили, чтоб наш Кириллыч вас узнал, он-то не маг!

- Неправда, я именно тот, кем назвался, и бумаги мои подлинные. А вот в деревне у вас рассадник беглых преступников. Я же всегда стоял и буду стоять на страже справедливости. Мой долг – оберегать честных государевых подданных от беды и от произвола, и оградить их от тех, кто оступился и не раскаялся!

- О том, кто раскаялся, а кто нет, вам знать не дано, но только лишь отцу Вольдемару и через него господу. Врёте вы всё!

- Ничего подобного! Клянусь, что сделаю всё на благо здешних честных обывателей!

Я зло усмехнулась.

- Не боитесь? Маги клятвами не разбрасываются, - что-то такое я помнила из дневника Женевьев.

- Никогда не боялся и сейчас не боюсь. Евстафий где? – спросил он у своих.

Те только переглянулись… и разом случилась куча событий.

Дуня сделала какой-то мягкий, и разом очень точный жест рукой в сторону того разбойника, что держал Настёну, и попала ему по носу. Из носа хлынула кровь, пальцы, державшие волосы, разжались, Настёна упала… Дуня на неё только глазами сверкнула, немедленно, мол, вон отсюда. Детка мигом сгруппировалась, поднялась да и выкатилась в сени. Топоток известил, что и с крыльца убежала, и ладно, вроде в сенях лежала какая-то одежда, надеюсь, она там хоть платок какой схватила. Добежит до Маруси, расскажет – всё дело.

А у солдата-то нос оказался вовсе не разбит, ему словно кончик этого самого носа чем-то острым смахнули. И наверное, ему было больно, потому что он корчился на полу и выл, а потом поднялся, то есть попытался, но Дуня на него только глянула – как-то особенно сурово – он и сник. Осел на пол, сбросил шинель, выпростал подол рубахи да зажал им нос.

- Ты мне никто, и никак меня не обижал, - сказала Дуня второму солдату. – Отпусти её, и сам иди. А мы тут… поговорим.

- Не сметь, Лопатин! Стоять! – завопил Астафьев, наставил на Дуню пальцы, выпустил что-то из них… а она поймала и отбила.

Прямо в него. Он, правда, тоже не растерялся, поймал и куда-то дел, и ещё пробормотал, качая головой:

- Совсем страх потеряла, глупая баба! А ну стоять! Убью же!

- Не убьёшь, - покачала Дуня головой. – Отпусти невинных. Отпусти Дарью, она никакого зла в жизни не сделала. Отпусти Женевьеву, она тебе неподсудна, что бы ни творила. А потом я пойду с тобой.

- Дуня, рехнулась? – влезла я. – Куда это ты пойдёшь?

- Ступай, Женевьева. Забирай Дарёну и ступай. Моя судьба решилась.

- Да ни хрена не решилась, - не согласилась я.

Где там мои защитнички, куда подевались? Что-то тихо у них. И где Северин?

- Добром говорю – отпусти Дарью, - Дуня глянула на солдата по фамилии Лопатин.

- Дуня, ты их знаешь, что ли? – спросила я, чтобы ещё потянуть время.

- Вот этого знаю, - кивнула на того, что сидел на полу и зажимал кровивший нос. – Брат моего покойного мужа. Видимо, такая же гниль. Наверное, и остальные туда же, но что делать, пришла пора платить по счетам.

- Да что там ещё платить, - отмахнулась я. – Ты тут, можно сказать, врачом на поселении сколько лет отработала? Семь? Десять? Сколько жизней спасла? Отплатила уже, расслабься, - и повернуться к Астафьеву. – Вот вы, господин, называющий себя статским советником, сколько жизней спасли?