Книга Я сделаю это сама, страница 17 – Салма Кальк

- Как зовут священника, ты знаешь? – спросила я у Марьи.

- Отец Вольдемар его зовут. Пелагея говорит, он здесь самый главный, ну, ещё и генерал в крепости, но он именно что в крепости, сюда не суётся, и хорошо. А здесь – отец Вольдемар, его все слушаются, его слово тут всегда последнее.

Любопытно.

- А не знаешь, почему он здесь главный? Назначили его или как? – и если назначили, то кто?

- Потому что его слушают, так Пелагея сказала. Уважаемый человек.

Ну, бывает. Интересно, правда, какого толка уважаемый человек – тот, который умеет решать насущные вопросы и обо всех заботится, или тот, который по столу кулаком стучать да приказывать.

Марья принесла ведро и ковшик воды – умыться. Холодной, между прочим, воды. Ну а как - водонагрева я здесь нигде не увидела.

- Скажи, а воду откуда берут?

- Так к берегу ходят, и там черпают. И вёдрами носят. Вечером вчера отец Вольдемар присылал своих сыновей, они натаскали. Вода хорошая, у нас такой не было.

Это точно, вода хорошая. Но если я по-прежнему в родных местах, просто в какой-то странной их части, то так и должно быть, всё верно. У нас невесёлый климат, но вода приличная. Можно пить без кипячения.

И у священника, значит, сыновья. Ладно, разберёмся.

Но сначала Пелагея усадила нас всех за стол – и непонятную госпожу Трезон, и нас с Марьей, и Меланью, и сама села. Ели кашу, я не большой любитель каш, и потому не сообразила – что за крупа. Марья ела и нахваливала, госпожа Трезон морщила нос.

Впрочем, молоко и свежий хлеб примирили меня с реальностью совершенно.

А когда мы вышли на улицу, там стоял густой туман.

- Ох, как мы пойдём-то, не видно ж ничего! – причитала Марья.

- Да тут негде заблудиться, - отмахнулась Пелагея. – Солнце выйдет, туман высушит.

Она принарядилась – надела другую юбку, из плотной хорошей шерстяной ткани, и сверху жакетик с вышивкой, нарядный, хоть и чёрный, и платок на голову тоже с вышивкой по краю. И будто распрямилась, стала выше и статнее. Красивая. Меланья тоже надела что-то поновее, и ленту в косу заплела красную, и бусы деревянные на шею.

- А нам есть, во что нарядиться? – спросила я у Марьи с усмешкой, не особо надеясь на ответ.

- Ещё как есть, - вздохнула та. – Вы ведь взяли и платье придворное, правда, всего одно, и парик, и украшений две шкатулки – вам ведь ваши вещи вернули, почти все. И смеялись, что даже в диком краю будете выглядеть, как подобает вам по праву рождения. Только вот, - она вздохнула.

- Что? Продолжай.

- Не знаю, будет ли сейчас уместно платье с париком, - она посмотрела так, будто глупость какую сказала.

- Верно говоришь, не будет. Я что-то пока совсем ничего не понимаю – кто я тут и что должна делать, не с руки в драгоценностях расхаживать, - что ещё ей сказать-то?

Но посмотреть нужно – вдруг там что-то стоящее. Свои активы нужно знать, мало ли, что там вообще. И если какие-то прямо украшения – то, может быть, будет, чем заплатить за лодку?

- Верно, лучше сначала приглядеться и не выделяться, - закивала Марья.

- Тогда идём. Думаю, здешние в тумане не заплутают.

Так и сталось – пошли за Пелагеей, и пришли. Шли по деревянным мосткам, а кое-где по лестнице, и пришли в местную церковь – из потемневшего от времени дерева. Невысокую, небольшую, с округлым куполом, сверху крест. Всё, как положено. А внутри пустое пространство, а на дальней стене – несколько икон и свечи. Строго, скромно и без излишеств.