Онлайн книга «Прерий душистых цветок»
|
А Василиса не удивлялась. Василиса сидела и тихо радовалась этому совершено искреннему и такому внезапному проявлению его ревности, потому что женщиной все ж была. Юной совсем, неопытной, но женщиной же. Потому и догадалась наперед, и поняла особым, природным каким–то чутьем, что такое означает эта его ревность, и что это очень даже хорошо, и это слава богу, и очень ей она приятна, эта его ревность…И будто даже колокольчик внутри у нее в этот момент прозвенел – поздравляю, мол, тебя, милая девушка Василиса, с наступающим прекрасным праздником. И сердце даже чуть зашлось, защемило короткой искоркой радости, будто провел кто по нему мягкой щекочущей кисточкой… — Так хочешь мне помочь, говоришь, да? - нарушив неловко–счастливую эту паузу, спросила она вдруг. Совсем уже другим голосом спросила. Женским уже, взрослым, многие вещи понимающим голосом. И Саша тоже его услышал, этот ее новый голос. И улыбнулся ему навстречу приветливо: — Да. Хочу. Очень, очень хочу помочь. Просто терпения уже нет, как хочу тебе помочь… — Ну что ж, и помоги тогда. Я и согласная. И с удовольствием твою эту помощь приму. Ты вот отнеси свои романы в издательства, а гонорары мне отдашь… Идет? А никакой другой помощи я и не возьму больше…Только такую… — Ах ты, хитрюга монгольская! – весело вдруг расхохотался он и тут же прикрыл испуганно рот ладонью, оглянувшись на кухонную дверь. – Молодец какая… А если не возьмут у меня мою писанину? — Возьмут! Я знаю. Я в этом просто уверена… — Да почему? — Да потому! Потому, что нельзя всех под один формат загнать! Времена сейчас другие. Сам же говоришь, у детей земли одни потребности, у детей солнца – другие совсем… Выбор широким должен быть. Вот и твой читатель найдется. В избытке даже. Я же вот нашлась! Я буду первой яростной поклонницей твоего писательского таланта… — Ну что ж… Раз, говоришь, по земным законам всем жить надобно… Ладно, отнесу. — Слово даешь? — А то! Да чтоб мне треснуть, отнесу! — А когда? — Вот пристала…Сказал же, отнесу! Потом… — Ну, когда? — Скоро! — Тогда завтра! — Ладно, завтра. — И прямо с утра… — Так это утро уже через час наступит! Посмотри, скоро светать за окном начнет…Что, мне и спать совсем не ложиться? — Нет. Вот сейчас посидим еще, потом завтрак приготовим, а потом и пойдешь сразу. — Вот же зануда ты монгольская…Такая молодая, а уже зануда! — Да сам такой… *** гунчик? — вдруг ют. 16. Василиса и в самом деле на своем таки настояла. Распечатав несколько экземпляров самого удачного , как ему показалось, романа, Саша обошел с утра три издательства и возвращался домой совершенно этим походом измотанный, ругая себя на чем свет стоит - пошел, идиот, на поводу у девчонки… И откуда она взялась только на его голову, Василиса эта монгольская… Ходит вот теперь, обивает пороги. Тоже, поход за литературным признанием. Как будто без признания этого ему никак не жилось… — Ну что, отнес? – встретила она его в дверях нетерпеливым вопросом. – Что тебе там сказали? — Ничего не сказали, — буркнул он ей в ответ рассерженно, снимая куртку. - Что мне могут сказать сейчас? Вот прочитают и скажут… — А когда? Когда прочитают–то? – подпрыгнула Василиса от нетерпения и даже ногой притопнула, как коза. – Ну, Саша… Ну, говори–и–и–и…. — Через две недели сказали подойти. Не раньше. — Ой, как долго… Целых две недели ждать…Ну что ж, будем ждать… Больше они к этой теме не возвращались. То есть не проговаривали своего этого ожидания вслух. На самом же деле ждали, конечно. Иногда Василисе казалось, что она и не проживет эти долгих две недели – она их просто переждет, как на вокзале. Вот первый день прошел, вот второй, вот третий…И время, как назло, а впрочем, как и всегда в ожидании, потекло совершено медленно, скрипуче и монотонно–тревожно. И Саша ждал. Он никак не хотел себе в этом признаваться, но ему уже не безразлична была судьба его детища, его отнесенного по издательствам романа. И еще – он никак не мог объяснить себе счастья этого волнующего их общего ожидания. А оно было именно общим, нераздельным, одним на двоих, и именно счастливым. О чем бы они ни говорили, о чем бы ни молчали, что бы ни делали - все равно они ждали. Вместе. Долго, терпеливо, мучительно. Смотрели друг на друга и читали один и тот же в глазах вопрос – сколько там еще осталось… А жизнь продолжалась, катилась будто по знакомой горестно–тернистой тропиночке, и Василиса по–прежнему выстаивала у мойки в кафе целыми сутками, и Саша встречал ее ночью, выходя навстречу из темной арки двора, и Петька потихоньку выздоравливал под неусыпным присмотром заботливой Колокольчиковой – все было как обычно. Как всегда. Только однажды, случайно проходя мимо Петькиной комнаты и случайно же вдруг туда глянув, Василиса обомлела: они сидели за письменным Петькиным столом и, замерев, смотрели в глаза друг другу, и молчали, ничего и никого вокруг не замечая. Она могла подойти и совершенно спокойно погладить их по белобрысым детским головам - они бы и не заметили, наверное. Но подходить она не стала, конечно же. Просто стояла в дверях и любовалась на эту картинку, и не могла от нее оторваться. Она знала, что это такое. Понимала уже. И искренне радовалась за братца… Приходила к ним и Марина довольно часто. И вела себя несколько странновато - подпрыгивала от каждого телефонного звонка и замирала в ожидании, и прислушивалась, как шпионка какая. Василиса только плечами пожимала, глядя на нее – странная все–таки женщина. Придет, усядется в комнате и молчит, и вздрагивает от звонков, будто ждет чего. Они уже и попривыкли к ней все, и притерпелись как–то. А Ольга Андреевна так и вообще подружилась даже после того случая со Стасиком. Да и пусть приходит, и пусть сидит – никому и не жалко, в принципе… Так и тянулись эти две длинных для них недели. В ожидании. Вернее, в молчании ожидания. А к концу второй недели этого ожидания вдруг произошли в их монотонной жизни два ярчайших события, совершенно невероятных и радостных, о которых никто и мечтать не смел. Вернее, мечтали, конечно, и надеялись, и ждали, но случилось это совершенно неожиданно и даже как–то прозаически совсем… Просто вышла вдруг из комнаты Ольги Андреевны трудяга–массажистка Лерочка Сергеевна, подошла к лежащему на своем диване еще не совсем выздоровевшему Петьке и тихо так сказала: — Петечка, у бабушки динамика есть… Слава богу… Слава богу! А то я уж отчаиваться начала. Есть, есть, слава богу! Теперь дело у нас быстро пойдет, через месяцок уже на ноги вставать будем потихоньку… Петька ошалело смотрел на Лерочку Сергеевну, глупо хлопая длинными ресницами и открыв рот. Он так долго ждал этих самых от нее слов, так долго, что взял вот так ошалел совсем… — Ну, Петечка, ну иди же к бабушке, посмотри сам. Она тебе покажет, как у нее ступня работает самостоятельно. Господи, какое счастье–то, Петечка! Ты даже сам не понимаешь, какое это счастье… |