Онлайн книга «Сладкий хлеб мачехи»
|
Молча поднявшись с дивана, Бася потянула к себе букет, медленно прошла мимо тетки, неся цветы головками вниз. В дверях обернулась и, будто сглотнув обиду, произнесла сдавленно: — Да, вы правы! И расстелюсь! И пусть не скажет! Он же не виноват, что у него мать умерла! Он же маленький еще… Вы его не видели, а говорите… — Да больно надо мне его видеть! Мне же тебя, дурочку, жалко! — Ой, ну чего вы меня мучаете, теть Дунь? Зачем вы так? Ребенок мне поверил, мамой назвал… Может, я и глупая, как вы говорите, но нельзя же по-другому… Люблю я их, понимаете? Люблю! И Вадима люблю, и Глебку люблю… — Ладно, иди уж, чистота святая. Потом плакать начнешь, да поздно будет. Еще не раз меня вспомнишь. — Ага, я пойду. Там Вадим ждет. До свидания. В прихожей она неуклюже заторопилась, пытаясь одновременно сунуть ноги в туфли и открутить рычажок замка. Потом огляделась в поисках сумочки. — Ишь, как заторопилась… — вышла проводить ее тетя Дуня, встала в проеме комнаты обиженным изваянием. — Ладно, иди, иди… Да не обижайся на меня, я ведь от добра только. Не забывай, заходи иногда. И дай бог тебе терпения великого, раз чужому ребенку матерью назвалась. Сама-то еще дитя дитем, господи… А теперь что делать — терпи. Терпи, Баська, терпи. Терпи… …Она вдруг резко открыла глаза — показалось, тети-Дунин голос прозвучал в самое ухо — терпи! Оглянулась лихорадочно, будто она и впрямь могла стоять у нее за спиной, потрясла головой, обрывая поток памяти. Он тут же послушно иссяк, словно кто-то невидимый нажал на нужный рычажок, остановил пленку. Да и то, хватит уже. Прожила еще раз то время, и хватит. Иначе всякие сомнения в душу полезут, потом от них не отделаешься. Например, что тетя Дуня тогда не так уж и не права была… Глубоко вздохнув, она выпрямилась на стуле, сильно потерла заплаканное лицо ладонями. Надо к Глебке идти. Ободрять и успокаивать. Вадим прав, ни к чему сейчас мальчишке всякие переживания. Потому что период у него пубертатный. Тьфу, какое словечко противное… Постучав в дверь, она тут же приоткрыла ее, просунула в щель голову. И зачем стучала, интересно? Можно было и без того догадаться, что Глебка ее вежливости не оценит. Он этого стука не слышит просто. Сидит на диване, глаза грустные, из наушников музыка в голову плещется. Вон как ритмично головой покачивает, как китайский болванчик. Плюхнувшись рядом с ним на диван, она оттянула пипочку его наушника, прокричала весело в ухо: — Эй, на корабле! Прошу внимания, ваша мама пришла! Без молока, правда, но с хорошим настроением! Здравствуйте! Мотнув головой, Глебка сдернул наушники, отвернулся обиженно. Протянув руку, она взъеро шила ему волосы, проговорила тихо: — Да ладно, чего ты… Перестань. Подумаешь, мать немного расквасилась! Привыкай, с женщинами это иногда случается. Ничего, Глебка, переживем! И не такое переживали. — Ладно, ма, давай и впрямь забьем на это дело… — Ага. Давай забьем. — Ну… Я ж говорю, отец побегает немного и успокоится, делов-то. Просто у него природа такая. Сильная и мужская, она ему покоя не дает. Мам, а вот скажи… А у меня она есть? Ну, эта природа отцовская? — А то! Есть, конечно! Еще спрашиваешь! Да твоя природа сто очков вперед любой природе даст! — Что, правда? — Да зуб даю! — Да? А почему тогда в меня это… ну… никто не влюбляется? — Да погоди, Глебка, еще ж не вечер! Да и вообще… зачем она тебе, эта треклятая природа? Ты у нас однажды влюбишься в хорошую девушку и проживешь с ней долгую и счастливую жизнь. И нарожаешь нам с отцом кучу внуков… — Ладно. Нарожаю. Как скажешь. Мам, а почему вы с отцом мне братика или сестренку не сообразили? А что? Было бы прикольно вообще-то… Так. Хороший удар под дых, ничего не скажешь. Тем более не скажешь, что Глебка тут и не виноват. Чего с него возьмешь? Он дитя и всего лишь горькую истину глаголет устами. А отвечать что-то все равно надо, не молчать же. — Знаешь, Глебка, ты сейчас очень сложный вопрос мне задал… Очень сложный. Ты пока мал еще, конечно, чтоб о таких вещах с тобой говорить… Одно могу сказать тебе совершенно определенно — ни братика, ни сестренки у тебя уже точно не будет. Никогда. — Понятно. Это что, отец не захотел, да? — Нет. Нет! Он… Он не знает… В общем, я была у врачей, и… Это я так устроена. Так бывает, Глебка. — И что, никаких шансов? — Да. Никаких. Так что отец тут совершенно ни при чем. Это только моя беда. Природа так распорядилась, понимаешь? А что делать? Да я уж и смирилась… Тем более ты у меня есть! Мне и достаточно! — Мам, а ты отца очень любишь? — Очень, Глебка. В том-то и дело, что люблю. — Ну так и замечательно, мам! У нас в классе один пацан есть, так он знаешь, как говорит? Любовь — это как большой бизнес. И нервов много забирает, и бросить его не можешь. Как завязался, так уже и не выскочишь. В общем, за все надо платить. Так что будем считать твои слезы маленькой такой платой… — Да дурак твой пацан, Глебка! — сердито перебила его Бася. — Любовь — это не нервы и не бизнес, это, наверное, прежде всего терпение. И умение прощать. И понимать. Бесконечно прощать, бесконечно понимать. А иначе — никак. — Так а я о чем? И я о том же. Вот ты и терпи. Если есть за что. — А я и терплю, Глебка. Я все перетерплю. Честное слово. Победа будет за нами. В семье всякое бывает… А перемелется, мука будет, как тетя Дуня говорит. Ой, надо ее навестить, кстати! Я ж как раз сегодня обещала… Хочешь, со мной пойдем? — Не… У меня ж английский. Да и вообще… В понедельник уже каникулы заканчиваются, мы сегодня с пацанами хотели в парк пойти, отметить. Там девчонки ждать будут. — Ну, если девчонки… Что ж, святое дело… А относительно отметить — это как? Надеюсь, не как в прошлый раз? — Да нет… И хватит ту дурацкую историю вспоминать! Договорились же, что это было в порядке эксперимента! Будем считать, что опыт курения и пивной опыт я с честью прошел и выводы сделал. Не мое. Отдельная благодарность тебе, что отцу не рассказала. Но и напоминать каждый раз не надо. — Ладно. Извини. А все-таки — куда вы пойдете? — Так, пройдемся немного с девчонками по пленэру, листья попинаем. Да ты не напрягайся, они нормальные, в общем, девчонки… — Ну-ну. Только зонтик не забудь взять. Сегодня на пленэрах, я слышала, дожди обещали. А я пойду все-таки тетю Дуню навещу… Опять дождь. Мелкий, противный. Даже и на дождь не похож, на мокрый туман скорее. Идешь будто плывешь в сером влажном облаке. И на душе тоже — серость маетная, тревожная. Хотя, казалось бы, чего ей, душе, так маяться, вроде не впервой обиду в себе носит. Пора привыкнуть к подлым странностям замужней жизни. А что? Глебка, похоже, прав. Если любишь — терпи. Вадима все равно не изменишь. Природа у него такая — сам приключений не ищет, но и мимо явно зазывающей женственности пройти не может. Ловелас поневоле, если можно так выразиться. Хотя ей от этого нисколько не легче, конечно. Потому что терпение — оно ж не резиновое. Если его растягивать до бесконечности, внутри пустота образуется, и собственная любовь сидит в этой пустоте сиротой неприкаянной. Изнашивается любовь, как ткань, обращается в рваное рубище. Тело вроде прикрыто, а красоты — никакой. |