Книга Миланская Роза, страница 13 – Звева Казати Модиньяни

Сильвано первым понял, что сделать знаменитой марку фирмы гораздо важней, чем продать коллекцию. И пусть завистники твердили, что у Санджорджо — культ собственной персоны и он болезненно обожает быть на первых ролях. Санджи тем временем смог взять реванш в мире моды, откуда его попытались выбросить.

Теперь нужно лишь усовершенствовать наброски, над которыми он работал уже несколько недель, но, к несчастью, фантазия отказывалась служить ему.

— Такой расход вполне допустим, — ответил ему Галеаццо, — три миллиарда мы истратить можем.

— Мы должны быть в состоянии истратить вдвое больше, — заметил Сильвано, поставив хрустальный бокал на стол.

Сортени кивнул. Шесть миллиардов на рекламу — вполне разумное вложение, чтобы укрепить дела фирмы.

— Пожалуй, ты прав, — задумчиво заметил Галеаццо. — Хоть продажа шла не лучшим образом, «Санджи» по-прежнему — первая марка в Италии и пятая в мире. Но осторожней, еще одна неудача, и мы пойдем ко дну.

Сортени говорил прямо, точно анализируя ситуацию и чувствуя реальную перспективу. Сильвано снова откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, нахмурил лоб и произнес вполголоса:

— Знаю!

— Тогда — беремся за дело, — заключил Галеаццо. — Другие проблемы есть? — решительно спросил он тоном командира перед решающей атакой.

— Никаких! — солгал Сильвано.

На самом деле проблемы у него были, и целых три: Рауль, Лилиан и творческий кризис.

За десять лет работы Сортени и Санджорджо создали торговую империю, открыв магазины в Милане, Болонье, Риме, Венеции, Флоренции, Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Гонконге, Сиднее. Оборот фирмы достигал значительных сумм, хотя, конечно, они не могли сравняться с Ивом Сен-Лораном, зарабатывавшим сто миллионов долларов в год. За ним следовали Диор, Шанель и Валентино.

Особняк на улице Боргоспессо, генеральный штаб фирмы, где они жили и работали, был арендован на тридцать лет за пятьсот миллионов лир в год. Вилла на Лаго Маджоре, квартира в Канне, яхта в Санта-Маргерита — эти игрушки, принадлежавшие им обоим, могли в одно мгновение обратиться в ничто, как в сказке про Золушку с первым ударом полночи.

Сильвано знал — в его судьбе был волшебный миг, когда он встретил сказочного принца. Но ведь мог наступить и тот роковой час, когда мир меняется и царская карета превращается в тыкву. Он поднялся очень высоко и смотрел на прошлое сверху вниз. Теперь он вполне освоился на верхних этажах, греясь в лучах всеобщего одобрения. За ним ухаживали, ему льстили как искренние почитатели, так и тайные недруги. Сильвано вовсе не хотелось сдавать позиции и лицезреть, как его позолоченная карета превратится в тыкву.

Многие пытались помешать его восхождению. Он жил среди коварства и интриг, но сумел создать для себя безопасную нишу, научился обороняться и нападать, защищая собственный талант.

А таланта Сильвано хватало с избытком. И на этот раз его способность предвосхищать ожидания публики поможет ему преодолеть кризис. Ведь на карту поставлена прежде всего его репутация как художника.

— Верь мне, Галеаццо, — сказал Сильвано, обращаясь к другу, — наши потери в этом году — ерунда. Сделаем следующую коллекцию и компенсируем потерянное.

— Уверен, — улыбнулся Галеаццо, потушив окурок в пепельнице из оникса.

Сильвано протянул Сортени пачку рисунков:

— Когда будет время, передай наброски Лилиан, пусть посмотрит. Да и ты взгляни…

Лилиан Купер была не только приятельницей Санджи, но и крупнейшим покупателем. Мнение президента торговой сети «Купер и Тейлор» имело огромное значение.

Галеаццо взял рисунки и спросил:

— А тебе-то они как? Нравятся?

— Дрянь! — вздохнул Санджорджо. — Ничего у меня не вышло…

Как ни тяжело было Сильвано признаться, но он действительно именно так оценил свою последнюю работу.

Галеаццо взглянул на друга: узкие голубые глаза Сильвано, обычно исполненные грусти, сверкали от досады.

«В его взгляде погасла улыбка», — подумал Сортени.

Ему хотелось обнять Санджи, как в те времена, когда их соединяла страсть, но для Сильвано все давно кончилось. В их отношениях не было места для банального возврата к прошлому. Никто не знал Сильвано так хорошо, как Галеаццо: Санджи родился в провинции, он рос в тяжелой, грубой атмосфере, где не признавали полутонов и отвергли юношу. Мягкий с людьми, преданными ему, Сильвано был жесток и безжалостен с теми, кого ненавидел, и умел взять реванш. Сейчас блестящие голубые глаза Сильвано покраснели от напряжения и бессонных ночей, его терзала неудача, но Галеаццо видел в нем первого человека в мире моды. Когда-нибудь Санджи победит всех.

Кто-то постучал в дверь. Только один человек осмелился бы им помешать — Рауль Летициа. И действительно, в кабинет заглянул юноша.

Сильвано словно опалили жестоким огнем, когда он встретился взглядом с Раулем.

— Что ты тут делаешь? — резко спросил Санджи.

— Ничего… — без всякой обиды произнес Рауль и не без иронии добавил: — Можно войти?

— Входи же! — ответил Сильвано, обезоруженный таким наивным ответом.

Сортени тут же встал и уже в дверях распрощался с Раулем:

— Еще увидимся, Рауль!

— Пока! — отозвался юноша.

Молодой человек подошел к Сильвано, присел на ручку кресла и провел пальцем по густым бровям Санджорджо, смотревшего на него с грустной улыбкой.

— У тебя уставший вид, — прошептал Рауль.

Он взял стакан Санджи и отпил глоток.

— Это пройдет, — ответил Сильвано, стараясь выглядеть равнодушным.

— А я тебя уже месяц не видел, — печально произнес юноша.

— Я же сказал: нам больше не следует встречаться, — напомнил бесстрастным тоном Санджи.

Рауль не слушал друга. Он вел себя ласково и настойчиво, как ребенок, который во что бы то ни стало хочет добиться своего. Он был красив какой-то нежной, чуть порочной красотой.

— Я думал, умру за этот месяц, — капризно произнес Рауль. — А вчера в Ла Скала ты даже не пожелал поздороваться со мной…

— Мы же решили больше не встречаться, — сказал Санджорджо, но, судя по тону, он уже готов был уступить.

— Так отец решил, а я тут ни при чем, — сказал юноша.

— Я согласен с его решением, — заметил Санджи.

— Когда Всевышний приказывает, даже великий Санджорджо падает на колени, — поддел друга Рауль.

— Я это сделал для твоего блага! — с трудом сохраняя спокойствие, возразил Сильвано.

— Не надо цепляться за оправдания, — упрекнул его юноша и, прижимаясь к Санджи, добавил: — Я здесь, а остальное не имеет значения.

— Я дал слово.

Сильвано был из тех людей, что не любят нарушать данное слово.