Книга Трехглавый змей, страница 2 – Таня Рен

Бабушка Сейр категорически запрещала любые упоминания о её матери, или о родителях Мары. Она говорила, что всё это — в прошлом, что магия — это лишь обуза для тех, кто не рождён её носителем. Но Мара знала, что бабушка всё ещё хранила старые книги и записи на чердаке. Она увидела их, когда случайно наткнулась на пыльный чемодан среди кучи забытых вещей.

Это было в одно из серых, дождливых утр, когда бабушка была занята в саду, и звук лопатки по мокрой земле заглушал скрип её шагов по лестнице. В чемодане оказалось несколько потрёпанных книг, их переплёты истёрты до того, что едва можно было разобрать названия. Куски пергамента с магическими символами были сложены в небрежные стопки, которые давно пожелтели от времени. Она касалась этих страниц так, будто боялась, что они рассыплются в её руках, и трудом могла разобрать текст на них.

Иногда, когда бабушка уезжала в город по делам и оставляла её одну, Мара, не теряя времени, осторожно пробиралась на чердак. Лучи полуденного солнца пробивались сквозь пыльные окна, и пыль, медленно оседая в воздухе, казалась мерцающими частицами чего-то магического. Она садилась на пол среди разбросанных по чердаку вещей и осторожно вытаскивала из чемодана книги. Мара снова и снова пыталась из пожелтевших страниц собрать картину мира, который в детстве казался ей таким естественным, а теперь остался лишь полузабытым воспоминанием. Каждая книга, каждый лист напоминали ей о тех временах, когда она думала, что её путь предрешён. Когда она ещё не знала, что магия ей не принадлежит.

— Мара, если ты не развесишь бельё через десять минут, будешь спать на мокром!

* * *

— Как оно может не высохнуть к вечеру на такой жаре? — ворчала Мара, перекидывая мокрую простыню через верёвку. Как бы она ни старалась её выжать, простыня оставалась тяжёлой и с неё ручьём текла вода, заливая платье Мары. Но на улице стоял такой невыносимый зной, что платье моментально высыхало.

Август приближался к концу, но лето, казалось, не собиралось отступать. Небо было без единого облачка, а жаркий ветер, который иногда шевелил простыни на верёвке, приносил не облегчение, а только усиливал духоту. Мара зажмурилась, надеясь, что через неделю, когда начнётся новый учебный год, погода хоть немного изменится. Но мысль о школе вызывала в ней горькое разочарование.

«Что хуже? — думала она, натягивая верёвку для следующей партии белья. — Дальше возиться с хозяйством или вернуться в эту ненавистную школу?»

Репутация у Мары была плохая. С первого класса она смотрела на одноклассников свысока и твердила, что она с этими неудачниками ненадолго и что её вот-вот заберут в магическую школу. Она говорила это всем — каждому, кто готов был слушать. Конечно же, ей никто не верил.

В каждый новый учебный год её одноклассники только и делали, что посмеивались над её наивными заявлениями. Время от времени кто-нибудь спрашивал её со злорадной усмешкой: «Ну что, Мара, когда тебя заберут в твою волшебную школу?» — и это всегда вызывало волну смешков и перешёптываний. Она стояла в тени, стиснув кулаки, и каждый раз придумывала новый ответ, ещё более упрямый и гордый, хотя её гордость уже давно трещала по швам где-то глубоко внутри.

Конечно, теперь она понимала, что именно её высокомерие сделало её изгоем среди других детей. Она отстранилась от них ещё до того, как они могли по-настоящему узнать её. И вот теперь она оказалась между двух миров, ни к одному из которых не принадлежала. Один отверг её, а второй она отвергла сама.