Книга Прядильщица Снов, страница 51 – Тория Кардело

— Почему?

Он молчал, словно боролся с собой, потом покачал головой:

— Неважно. Делай как знаешь.

Но его глаза говорили другое. Они почти умоляли её не ходить, держаться подальше. И это пугало её сильнее, чем его слова о сгоревшем отце.

* * *

Они сидели на скамейке уже почти час. Небо темнело, фонари вдоль набережной загорались один за другим, отражаясь в тёмной воде реки. Полина выкурила две сигареты и теперь просто сидела, обхватив колени руками, странно спокойная после всех откровений.

— В Питере в это время года уже совсем холодно, — она нарушила тишину первой. — Помню, как мы с отцом ходили в парк кормить уток, и я всегда мёрзла даже в тёплой куртке.

Забавно было, что она говорила это, ведь Роман тоже раньше жил в Питере. Но ей хотелось рассказывать о себе, вспоминать прошлое. Или просто с кем-то поговорить — не важно, с кем. С кем-то, кто её услышит.

— Ты скучаешь по нему, — это был не вопрос, а утверждением.

— По Питеру или по отцу? — она криво улыбнулась.

— По обоим, — ответил он просто.

Она пожала плечами:

— Может быть. Иногда. Но знаешь, что самое странное? Я помню, как мечтала о свободе. Чтобы никто не указывал, что делать, когда возвращаться домой, с кем дружить. А сейчас у меня столько этой свободы, что я не знаю, куда её девать.

Роман слабо улыбнулся:

— Я тоже многого желал, о многом мечтал… Но лучше бы не делал этого.

— О чём?

— Не важно. Просто будь осторожна со своими желаниями.

— А как насчёт желания выпить чая в кофейне? — Её желудок предательски урчал, подтверждая слова.

Роман внезапно встал и протянул ей руку:

— Пойдём.

Она посмотрела на его руку, потом на его лицо — серьёзное, без обычной иронии или отстранённости.

«Почему он так изменился после нашего разговора? Что его так заинтересовало?»

— Ты приглашаешь меня на свидание, Ларинский? — она подняла бровь, пытаясь вернуться к своему обычному поддразнивающему тону.

— Мы просто пойдём в кофейню. Не усложняй.

Она схватилась за его руку и встала. На мгновение они оказались очень близко — она почувствовала тепло его тела, запах его одеколона, увидела каждую ресницу над его голубыми глазами.

— Я обожаю усложнять, — тихо сказала она. — Это моё любимое занятие.

Они пошли по набережной, огибая лужи и кучи мокрых листьев. Очень тянуло взять его за руку, прижаться к нему, почувствовать его тепло. Но она держалась на расстоянии, зная, что он не любил, когда нарушали его личное пространство.

Хотелось верить, что она действительно симпатична ему, а он — ей. Что это начало глубоких, искренних чувств, а не жалкая попытка заполнить пустоту, как у матери. Но внутренний голос отчаянно кричал и сопротивлялся, будто она делала что-то не так, чувствовала что-то не так, понимала что-то не так…

Но стоило попытаться понять, что именно, как ненавистные мысли уже стучались в голову.

О маме с её бесконечными мужиками. Об отце, забывшем о её существовании. О Юле, которая заполучила Влада. Об этом чёртовом городе, откуда нет выхода.

Аля обречённо смотрела на тарелку с дымящимся картофельным пюре и котлетой. Желудок сжимался от голода, но мысль о каждой лишней калории вызывала приступ удушающей ненависти к себе. Уже вторую неделю она держалась — отказывалась от школьных обедов, на переменах пила только воду, чувствовала головокружение и слабость, но упрямо копила деньги на консультацию у психолога. И каждый вечер с отчаянным остервенением нарушала собственные обещания, а потом в наказание щипала презренное тело до боли, до синяков.