Книга Моё пушистое величество 2, страница 14 – Алиса Чернышова

— Ладно, понятно… А какие ещё книги?

— Секрет дракона-императора!

Мне уже немного нервно.

— И что же у него за секрет?

— Его любовь к служанке. Но они не могут быть вместе!

— Почему?

— Ты что, не понимаешь? Она служанка, а он владыка!

И в чём проблема? Все служанки во дворце принадлежат императору, это аксиома.

— ..К тому же, они не истинные! Они хотят быть вместе, но не могут! Это такая драма! Немного напоминает нас с Гэвином.

Мой хвост да в закрывающуюся дверь…

— Ван-Ван, разреши открыть тебе великий секрет любви.

— А? Какой?

— Среднестатистически те, кто действительно хочет быть вместе, вместе. Исключения бывают, но император, который не может быть с собственной служанкой, и вы с Гэвином — явно не тот случай. Император был бы со служанкой, если бы хотел; Гэвин был бы с тобой, если бы хотел. Не путай нежелание с невозможностью.

— Снежка…

— Что?

— Я не думаю, что ты прав. Я думаю, я не нравлюсь Гэвину, потому что я — обычная девушка, а он…

Я прикрыл лапой морду тем самым жестом, который так изящно давался пищухе.

Нет, вообще я сам понимаю, конечно, что в этом конкретном моменте слегка несправедлив. В том смысле что это — нормально, да? В определённых обстоятельствах люди придумывают себе увлечение, которое… Ну, нечто вроде недоступного солнца, того самого плода, который висит на дереве и служит утешением. “Ах, он недоступен — но, может, однажды,” — говорят они себе и мечтают вечерами.

При этом, это не априори “запретный плод”, нет. В микс обычно добавляют слово “запретно”, потому что оно статистически привлекает людей даже больше, чем “бесплатно” или “полезно”. Но на практике цена этой запретности грош.

Другой вопрос, что человек и сам в глубине души понимает, что сорванный плод может оказаться на вкус не так уж хорош, как ожидалось — червив там, недоспел, с гнильцой. И не факт вообще, что указанный человек любит фрукты.

Так что да, такое увлечение — оно никогда не про сам плод, чем бы он ни был. Это просто желание чем-то заполнить свою жизнь, добавить в неё тайны и сказки, сделать себе прививку от тщеты и одиночества.

Я, учитывая мой статус, частенько становился объектом такого внимания. В честь меня даже несколько поэм написали, между прочим, и это только вершина дворца! Более того, я знаю, что в некоторых сообществах (некоторых женских орденах, например) такое увлечение даже поощряется. Оно становится основой для творчества и саморазвития, своеобразным способом разнообразить и наполнить свою жизнь… Другой вопрос, что иногда такие вещи выходят из-под контроля. Вспомнить хоть того знаменитого флейтиста, что был убит поклонницей, потому что оказался “слишком прекрасен и чист, чтобы дышать грязным воздухом этого мира”. Дева была весьма поэтична — и при этом свято уверена, что совершила доброе деяние, акт высшей любви.

Эта уж мне любовь.

Ван-Ван, впрочем, была далека от такого уровня ментального дисбаланса. Если всё будет идти так, как идёт, рано или поздно она, разумеется, испытает этап разрушения образа, на котором весь подавленный гнев (которого не может не быть, учитывая, как Гэвин себя с ней ведёт) вырвется, обратившись в уродливого монстра. Кто знает, какой она будет тогда… но впрочем, я в любом случае присмотрю.

На данном же этапе это чувство явно является для неё жизненным стимулом, способом справляться и миленьким личным запретным секретом.